Онтологические прогулки

«Вот первая статья про Базель — легкая, вводная. Я думаю еще, по меньшей мере, о трех статьях такого объема. Дальше пойдет о тех, кто жил в Базеле: Эразм, Гольбейн, Ницше, Гессе, антропософия обязательно. Из последних — Ясперс, К. Барт. Отдельно — русская линия: Карамзин (проездом), Достоевский, русские антропософы, противостояние: Штайнер — Вяч. Иванов. Все перемежая собственными мемуарами и описанием базельских нравов. Этот материал важен для меня. Все родные персонажи».

Из письма автора редактору.

Все врачи и аптекари Базеля считают меня шарлатаном.

Х. Л. Борхес, «Роза
Парацельса»

Однажды, солнечным ярким днем, я вышла на обычную базельскую прогулку.
На Rittersgasse, возле чудесного ренессансного
здания, занятого, увы, присутственным местом, меня настигла неожиданная
гроза. С цветущего розового куста, опорой которому служила чугунная
ограда дома, к моим ногам упала пышная роза, сорванная ветром
и дождем. Буря утихла столь же внезапно, сколь началась. Роза
прожила еще несколько дней в блюдце с водой — у нее не было стебля,
а в романе появилась, наконец, первая глава.

Этот роман, который был уже начат ко времени переезда в Базель,
закрыл от меня город, или закрыл меня от города. Значит, города
в текстах могло бы быть больше. Должно бы быть больше, несмотря
на объемность алой благоуханной одобрительной печати. Я попытаюсь
отдать запоздалый долг городу, который — единственный из десятков
— был сознательным выбором. И в котором — единственном из десятков
— удавалось жить почти так, как хочется. Детали
неизбежно будут ускользать, хотя очарование города не способно
померкнуть даже от слабой памяти и хотя вокруг немало вещей, привезенных
оттуда.

В небазельском коридоре висит копия карты Базеля, рисованной в
1642 году Маттеусом Мерианом. Художник этот объездил и изящно
схематизировал всю Европу, но родился в Базеле и, по счастью,
успел отдать ему сыновний долг. Основательная и тяжеленная копия
карты в натуральную величину — редкая, как оказалось, вещь — куплена
мною на базельской толкучке за 15 швейцарских франков.

Здесь, на фрагменте, справа, чуть повыше середины, напротив Martinskirche,
виден фонтанчик. Место это называется Fischmarkt,
рыбный рынок.

Если свернуть от Фишмаркта вправо, придется подняться круто вверх,
ибо Базель стоит на холмах. Трех всего, зато высоты преизрядной.
С нумерологией шутить не выпадает, это заметно здесь сразу.

Рассказывают, что 11 тысяч девственниц-христианок отправились
в III веке в паломничество из Англии в Рим. Среди них были три
сестры, которые остались в Базеле и поселились каждая на своем
холме. Маргарета, Оттилия и Кристина (Кришона) звали их. Они живы
до сих пор и просыпаются каждое утро и подают друг дружке знаки,
приветствуя. Это значит, жди чудес ежесекундно.

Еще рассказывают, что св.
Урсула в сопровождении 11 тысяч девственниц совершала паломничество
в Рим. До Базеля — по Рейну, дальше — сухим путем. На обратном
пути остановилась в Базеле, поднялась помолиться к церкви святого
Мартина. Или к Мюнстеру, говорят по-другому. Три паломницы, Маргарета,
Оттилия и Кристина (Кришона), остались жить в Базеле, а остальные
10 997, не исключая Урсулы, отправились по Рейну дальше, к Кельну,
где пали жертвали гуннских жестокостей. Случилось это, что интересно,
неподалеку от кельнской церкви Св. Мартина.

Истории эти печальны и довольно новы, с точки зрения вечности.
Впрочем, расскажем пока что историю еще новее. Каждый год, 21
июня, на рассвете, перед базельским Мюнстером собираются люди.
Портал открыт. Храм стоит на высоком берегу. Внизу величаво и
(преимущественно) спокойно катит воды Рейн. Люди входят внутрь
и наблюдают, как первый же луч солнца пронизывает насквозь весь
храм, не исключая крипты. Так выстроен храм, так сориентирована
его ось. Люди ощущают присутствие. Не только храма, не только
света — еще чего-то, кого-то. Маленький дракон на красной стене
храма, поражаемый огромным Георгием, напоминает: Базель — город
дракона.

Вообще-то звался он базилиском или василиском, был чудовищем с
петушиной головой и змеиным хвостом и бесчинствовал в лесах неподалеку
от скучной деревни Альшвиль, пока не победил его отважный витязь.

Ныне василиск размножился, но медно позеленел и стал вполне безобидным
— он на всех питьевых фонтанчиках, а на брюхе у него частенько
красуется Baslerstab — герб города, означающий,
что Базель был епископской резиденцией. Вода крещения, Моисей
с его медными змеями, масть Таро — в этом городе всегда все сразу,
одновременно и в избытке.

Про дракона говорят еще, что он жил в пещере в районе нынешней
Gerbergasse и его пришлось победить, когда строился
город. Что же касается герба, то в 6 вечера в четверг можно отправиться
на экскурсию в ратушу,
поражающую своей восточной роскошью, чтобы увидеть ее не только
снаружи, но и изнутри. Это экскурсии не для туристов, а для «базельского
народа», как объявлено, и ведутся они на местном диалекте, который
вряд ли ближе к классическому немецкому, чем, положим, голландский.
Расскажут там, что герб изначально был серебряно-золотым — почти
невозможное сочетание в геральдике, но тем не менее. Итак, был
он серебряно-золотым, и не скупились городские власти ни на золото,
ни на серебро, чтоб рисовать достойно, богато и во всей красе
на каждом артефакте городской бюрократии. Но, с появлением множительной
техники, и золото, и серебро потеряли смысл, потому и стал герб
практичным черно-белым.

Продолжаются споры, где искать «пуп» Базеля. Мюнстер красиво возвышается
над рекой, но центр города, как мне кажется, — рыночная площадь
с ратушей. Языческий город, драконский, а, после принятия христианства
— еще и с чертовщинкой, ибо третьего не дано. Чего стоит, к примеру,
название отеля-театра «Teufelhof»
и шаловливые чертенята, там и здесь выглядывающие из благопристойных
бюргерских окон!

Откуда пошло название города — никто не знает. Созвучие с василиском,
полагают, случайно, а при римлянах была Basilea.
Этот город и сам пуп, центр, ибо он — на пересечении трех границ,
которые сходятся в точку где-то посреди Рейна. Даже если вернуться
в римские времена и не придавать большого значения границам бывших
провинций, трудно не заметить, что город окружен тремя цепями
возвышенностей: Юра, Вогезы и Шварцвальд. В римские время они
звались соответственно Аэрикура, Восегус и Абноба, по местным
именам Великой Богини.

Как ни странно, именно на фоне благопристойного бюргерства лучше
всего сохраняются мистерии и ритуальная память. О смысле странного
и сложного праздника Vogel
Gryff остается размышлять долго и безнадежно. Там
тоже есть чудище с петушиной головой, но сущности, как будто,
не такой драконской, как василиск. Есть еще дикарь — Wilder
Mann, на голове которого — яблоки. Девственницы пытаются
стащить с головы дикаря яблоки, а он обороняется, как может. Хор
детей поет, тем временем: «Наверху сияют звезды, а внизу сияем
мы.» Действо происходит, надо заметить, отчасти на водах Рейна.
По берегам стоят благопристойно празднующие толпы. Все местные.
Никого туристов. Когда моя дочь, в ту пору семи-восьми лет, вежливо
попросила какую-то даму позволить ей пройти поближе, дама грубо
ответила, что это для своих, а чужие пусть проваливают. Ибо дитя
обратилось к даме на классическом немецком — высоком, как его
называют, а не на диалекте. Учительница, узнав о происшествии,
возмутилась и велела дочери написать заметку в газету. Заметка
была написана этим 7–8 летним журналистом и, без малейших поправок,
опубликована в местной газете. «Я убежала в слезах», — заканчивалось
повествование. Спорный материал. Демократия — демократией, но
против эзотерики не попрешь: для своих так для своих.

Так же, для своих, предназначен Fasnacht.
Язык не поворачивается назвать это действо карнавалом. Трое суток
нон-стоп оглушительного, ослепительно яркого ритуала, к которому
готовятся целый год. Не жаль ни денег на костюмы, ни собственных
глоток дудящих, ни барабанящих рук, ни барабанных перепонок зрителей.
При этом, никакого хаоса, никакой импровизации, в сущности — никакого
веселья. Ритуал со строгими законами. Только на третьи сутки начинаются
разброд и шатание, но, кажется, и они часть ритуала. Начинается
же все в 4 утра с шествия огромных фонарей-латерн по совершенно
затемненному городу. Это Morgestraich,
сверху, с крыши, похожий на пестро-светящуюся змею. (Почему с
крыши — позже, позже.) Потом появляются клики — компании дудящих
и барабанящих, все в одинаковых костюмах, в масках особого базельского
стиля — каждый год новых масках и костюмах. Все это стоит огромных
денег — и маски, и барабаны, и весь прочий антураж. Но, кажется,
о деньгах думают только производители, а прочие о том, как не
упасть, не оглохнуть и куда бы удрать из города на 3 дня, если
опротивел праздник.

Что творится в это время в воздухе? Какие силы сталкиваются друг
с другом, что за битвы незримые происходят? Однажды, во время
Fаsnacht'а загорелось полотенце. Оно лежало на
холодной, выключенной, в тот день не включавшейся стекло-керамической
плите. Более того — вообще исключительно редко включавшейся, ибо
в странном жилище имелось две плиты (но об этом — позже, позже).
Мы пробирались сквозь толпу, разглядывали маски. Дети, маленькие,
уставали, мы возвращались домой передохнуть, благо жили в самом
центре. Во время одного из таких возвращений, и было — случайно
— замечено пылающее кухонное полотенце. Казенное, конечно. Все
было закрыто, выключено, плита холодна, искре попасть — неоткуда.

Мы удивились, но не очень. К дому мы шли путем Парацельса, вверх,
по улочке-лестнице. Карамзин, проезжая через Базель спустя больше
двухсот лет после смерти Парацельса, писал: «Я имел любопытство
видеть тот дом, в котором жил Парацельс. Сказывают, что в саду,
принадлежащем к сему дому, и поныне находят еще огарки из химических
или алхимических печей сего чудного человека.» («Письма русского
путешественника») Что же, эти огарки двести с лишком лет валялись
в саду? Сдается мне все-таки, то были свежие огарки. Печи горят.
Золото возникает из пустоты. Парацельс
священнодействует. И роза над его короной.

А ниже, возле моста, Lällenkönig,
домысливаемый солнечный божок, нахально высовывает язык, да еще
и болтает им, да еще и не один язык, ибо и царь тоже не один,
но даже самых почтенных бюргеров мало смущают эти малопонятные
бесчинства.

Продолжение следует.