Поэзия

НОВЬ

Матери моей Татьяне Георгиевне посвящаю

Вот матушка моя копает новь –
В ладонях смуглых у нее лопата,
А в жилках глаз набрякшаяся кровь,
Вся молодая мать моя, как жизнь, горбата.

В чернях земли вращается трава,
Мелькает блеском острие железа.
Моя мальчишечья кружится голова,
Картошку я бросаю в лунку среза.

Обед кончается, и матери пора уж на работу.
Жара, и день в зените встал.
Взглянула на меня: в глазах забота,
Она заметила, что я устал.

«Еще немного!.. – ободряет, улыбнувшись,
– Здесь, на нови, картошка уродится!»
Рукою грядку шевелит, согнувшись:
Управились вдвоем – есть, чем гордиться!

Там,  в доме, пьяный спит отец…
Мать волосы поправила слегка.
Платок, раздутый ветром, как венец...
Взметнулась, в жилах, смуглая рука.

Откинулась назад и, закачавшись, улыбнулась.
Поправила платок, о глудки звякнула лопата.
И вновь в глазах задумчивость проснулась:
– Ты уморился, мой сынок! Я виновата… 

Я с облегчением сажусь в траву,
В моей груди тяжелое дыханье.
Простой цветок нечаянно сорву,
Вдохну горчайшее благоуханье.

Мне виден дом наш – маленький, безмолвный,
В котором, как в гробу, отец лежит.    
Мне дремлется, в цветах я как невольник,
И ветер тихо надо мной бежит...

Бужу себя мечтою о конфете.
Зачахла в слабом сердце сила.
Меня качает пламенное лето: 
Сегодня огород мы посадили!

Зеленый свет над дальними лозами 
Шатром сияет над моею жизнью,
Над изумленными земли глазами…
Над радостью семейной дешевизны.

Грачи в сверканьи угольных нарядов – 
У каждого в глазу веселое оконце,
Всё скачут по пушистым грядкам,
В граненых клювах отражая солнце. 

«Мама, где ты? Осталось полведра картошки!..»
«Пусть, я вечером сварю.… Иди домой, сынок!
С тобою приготовим мы окрошки,
И к чаю сахара найдем кусок».

Я так устал, что не хочу ни есть, ни спать.
Затмилось всё полуденным сияньем.
Могу всю жизнь я маме помогать,
Мальчишеским напрягшийся отчаяньем.

Нет, не усталость жжёт меня
И не мученье жизни подростковой, 
Я ощущаю, как моя семья,
Вся собралась на пятачке суровом.

Мы трое: мать, отец и я,
Мы вместе, и не пропадем, наверно.
А я смущенно потупляю взгляд, 
И в собственное счастье я не верю.

Я слышу стоны спящего отца – 
Он далеко, в стенах сухого дома.
Не видно искаженного лица,
Но боль его мне так знакома.

И лопаются с треском корни трав,
Как жилы матери моей – мне слышно.
Как череда страданий и утрат,
Как стон отца под ветхой крышей.

вот мать вздохнула в исступленьи передышки и
вспыхнула под темной кожей красота почти потерянная
бледность оскорбленья вдруг осветившая всю темень лета не ноги
женщины которой тридцать лет а светло-серые столбы с узором
вен под темной юбкой я вытираю пыль с лица и горькость трав
стекает каплей с лезвия лопаты которая блестит как день
отполированный бесконечно горечь подступает от комочков
черных духовитая мечта спрессованная в сером прахе 

…Спустя полвека дома я опять,
И в трещинах земли давно засохли слезы:
Мои, отца.…Не плакала лишь мать!
Над ней шумели мощные березы.

Как в детстве я тружусь – не понарошку,
Копаю грядки по привычке, без простоев.
И в каждой истощенной почвы крошке
Я вижу сердце матери простое.

ОМУТ

Та красноперка, пойманная в ноябре,
С крючка, сорвавшись, мне в ладонь упала,
Вся в слизи, будто в серебре,
Холодным тельцем скользко трепетала.

Сырая рыбья кровь прожгла мне руку, 
Живучесть ледяная сердце сжала,
Я ощутил неистовую муку,
Несправедливую небесность жала. 

Дыханьем донным рыбка говорила,
Ей вторила унылая прибрежность, 
Меня она ни в чем не укорила,
В ее губах седых мерцала нежность.

Беззвучным эхом высохших оврагов
Слова ее умчались, как прощанье…
Я в омут отпустил ее, как в брагу,
В речную пену, в долгое молчанье.

ЛАНДШАФТ

Пейзаж я свёл в теорию простора,
как лесоруб в угаре сводит лес.
Душа моя осталась без надзора,
избегнув магии приниженных чудес.  

Я счеты свёл с собой в воображеньи,
сознаньем поредевшим чуя,
унылое пейзажа униженье,
его зеленые и желтые причуды.

В ландшафте нет настроя, 
зато есть «будущность себя» и всех, всего,
опять сезон овражно неустроен,
дым в хаосе сознанья моего.

Леса я свёл, я выровнял овраги,
себя я возомнил совсем пропащим.
Но отчего тоска, зачем живу в напряге,
к чему слеза над сохлой и пустынной пашней?

ПЕРВАЯ ОТТЕПЕЛЬ

Ночь в январе  – прохлада нетерпенья,
Как в юности, мы вместе ночью стали –
Ты, ночь, опять любимую мне заменяешь,
Своим лохмато-влажным поцелуем.
Я в ночь, теплом набухшую и ветром, 
Предвиденьями чудными смотрю.
Как будто бы глазами не своими,
Но простора, жизни, мира,
Стоящего за мной стеною темной – 
Посол безмолвности, слуга немых полей.
…Садится иней на одежду
И мелочь капельная в воздухе висит, 
И запах стылый тает, словно мед весны – 
Грядущей и заранее тревожной.

ЧЕРЕМУХА

Черемуха молодая на студеном ветру.
Май беспощаден, и цветы эти завтра умрут.
Волнуется, белая, – робкое сердце весны!
Гнет ветки буря, в поле морось и стынь.
Нежность зеленая,  полупрозрачная – 
Красавица у стены невзрачной,
Притон запахов неимоверного тленья,
Не успевшая вкусить своего исступленья,
В бутонах и гроздьях дико мерцая, – 
Черемуха! – 
разбей мою грудь душистыми глыбами мая!

ПАРОВОЗ

Паровоз в 65-м меня вез из Ельца,
пыхтел вкусным дымом из черной трубы,
углем пах, раскаленной утробой.
…Старик на телеге, едущий по проселку, 
паровозу кивнул.
Дед курил цигарку – 
терпкий дымок самосада донесся и до меня 
островком человеческой жизни.
Старик тоже меня увидел,
высунувшегося из окна – 
Волосы мои трепал ветер,
смешанный с пылью и гарью.
Я вдыхал запах скошенных полей и думал: 
мне шестнадцать лет!..
Скирды на холмах таяли в горячем тумане,  
жар солнца отваливался кусками,
падая в прозрачный ковыль,
делая его ослепительно ярким.

ФИЛОСОФИЯ  ПРОХЛАДНОЙ ЛЮБВИ

И в поцелуи больше не верим.
и расставанье уже не терзает…
А если в любимой юность мы ценим,
то новый день наш не наступает.

Что же тогда ценить нам в любимой:
голос родной и простую приятность?
Возможность увидеть то, что незримо,
что проявляется как вероятность?

Что она ценит в твоем изумленьи:
все то, что было, и больше не будет,
чувство, подобное счастья явленью,
которое в жизни твоей не убудет.

Что во взаимных любовях мы ценим:
все то, что в самих себе мы предвидим,
грустной надежды тоскующий гений,
то, что в других никогда не обидим.  

БАБОЧКА

На сумрачном окне в разгаре сером декабря
проснулась бабочка, раскрыв узоры крыльев,
и смотрит на меня печальным долгим взором
пушистых глаз.
Мерцают волоски поверх крыла узоров,
как седина усталой женщины.
О бабочка, зачем ты ожила?
тебя дыханьем рта отогреваю –
мое тепло туманный хлад не переборет…
И задрожала бабочка в потоках ротового ветра.
Дрожь крыльев унимается –
она вздымает их.
Полупрозрачны стертости на крыльях
и осыпается последняя пыльца,
как пепел, как ароматы осени недавней, длинной,
когда еще жила, и так хотелось жить!
Не в этом ли хотеньи к жизни ключ,
что не дается в руки,
хоть он и ничего не открывает?..
Ртом на тебя дышу, а ты боишься,
попятилась к стеклу, и в лужицу упадала. 
Крупинки краски от окна к твоим налипли крыльям,
я вновь дыханием тебя сушу и грею:
так миги длятся наши.

СОЗВЕЗДЬЕ  МАРСА

Фиалка под косой прошелестела,
Остаток лета унося с собой,
Теряя лепестки, она летела
В простор духмяный, влажно-луговой. 

Седеют травы росного бальзама,
Твердеет стеблем застарелый мир.
Цветы глядят безумными глазами
На жатвы поздней неуемный пир.

Созвездье Марса всходит над полями,
Дымят луга в слепом мерцаньи туч,
На черных засыпающих полянах
Играет солнца запоздалый луч.

АВГУСТ

Ветер спокойный, ветер прохладный,
Сквозь тучи мерцает скудное солнце –
Август приходит, и дождик окладный
Стучит в ведерко, в ржавое донце.

В чьих-то сердцах, уже отлюбивших,
В мокром асфальте, без яркого света,
В вишнях засохших, ягодах бывших
Мерцает остаток ушедшего лета.

Коршун плывет над рябиновым лесом,
Над бледным простором далекой опушки.
Тень его бьется невидимым весом
В пыльные стекла забытой избушки.

ИЮЛЬ

Дыханье неба опускается с небес,
И я опять здоров и весел,
С меня довольно маленьких чудес,
Вполне хватает старых песен.

Июль-загадка. Усыханье трав,
Начало осени, печали звонкой.
В июле чувствуешь, что был всегда не прав,
Что жизнь твоя мерцает паутинкой тонкой.

Душа июля – запах, глубина,
Как торжество мужчины, как везенье,
Прозрачность прошлогоднего вина,
Вершина зрелости, начало тленья.

НОЯБРЬ МОЛЧАЩИЙ

Нет наслажденья в смутном счастье,
в загадочном скольжении проселков,
где пролилась дождя любовь.

Всегдашнее осеннее ненастье,
далекое от разных кривотолков,
вдруг о себе напоминает вновь.

Волшебный мой ноябрь, мой сон,
дарящий всем грибы под тополями – 
стремительно, и в ожидании мороза…

Молчанием и добротой наполнен он,
сырыми и бескрайними полями.
где вдоль оврагов голоствольные березы.

В пруду погасли наши отраженья,
молчит луна, забвеньем наполняясь,
в твоем лице высвечивая ярко

Попытку счастья, тайну удивления…
Я вспомнил снова, грустно улыбаясь – 
Ту юность, что дороже всех подарков.