Проза

В эпоху мечтаний о коммунизме наш сельский Эдисон, Ефим Маркелыч,
изобрел тяпку со складной телескопической рукояткой. Тяпка
умещалась в специальном кармане, пришитом к подкладке пиджака.
Рукоятка вытягивалась, колено за коленом, вроде
телескопической антенны приемника.

В те годы Ефима Маркелыча каждое лето назначали руководителем
школьной производственной практики, смысл которой заключался в
том, что ребята тяпали свеклу на площади в двадцать гектаров. В
любой деле пожилой учитель подавал личный пример,
приговаривая: «Я вас не только учу, но и воспитываю!»

Каждый школьник, если он не был освобожден по состоянию здоровья,
обязан был участвовать в прополке сахарной свеклы. Урожай
сладких корней школа сдавала государству, на вырученные деньги
приобретались парты, глобусы и т.д. Но когда директор купил
себе в личное пользование новый «Москвич», это как-то
бросилось в глаза. Вот вам и «трудовое воспитание»!

Наш педагог Маркелыч не обращал на такие пустяки внимания, потому
что был, как говорится, человеком не от мира сего. Некоторые
жители поселка называли его попросту «сумасходным».

С утра, по холодку, двадцать-тридцать подростков брели вслед за
учителем на школьную ниву. Страшно было смотреть на грядки,
уходящие к горизонту, сплошь заросшие сорняками.

Руководитель доставал из широкого кармана тяпку, точными движениями
раскладывал ее, превращая в аккуратный, поблескивающий
инструмент. Всякий раз мы наблюдали за ним с нескрываемым
любопытством – очень хотелось, чтобы тяпка хоть однажды не
раскрылась. Но такого, разумеется, не случалось.

– Вперед, юные мои друзья! – поправив соломенную шляпу, он взмахивал
тяпкой, блямцающей металлическими суставами. – Победим
«зеленый пожар» совместными усилиями!

Учитель первым врубался в густой бурьян, освобождая ростки сахарной
свеклы. Мы становились каждый на свою грядку, принимались
ожесточенно рубить сорняки, а заодно и свеклу, которая осенью
непостижимым образом превращалась в увесистые корнеплоды. В
сентябре и октябре мы не сидели в классах – то на яблоки в
совхоз, то на картошку, и «родная» свекла до белых мух в
покое не оставляла…

Каждое лето в те времена почему-то выдавалось жарким, прополка была
сущей каторгой. Если бы не строгий Ефим Маркелыч, зорко
следивший за каждым школьником, мы бы давно разбежались по
домам.

Однажды на плантацию забрел Пал Иваныч, недолюбливавший Ефима
Маркелыча за трезвость и трудолюбие.

– Откуда здесь школьные «крепостные»? – удивился ветеран. – Ребята,
почему вы не бунтуете против своих угнетателей?.. Долой
эксплуатацию детей! Да здравствует отдых на водоемах!.. Глупые
алчные педагоги! Называя адский труд «профориентацией», вы
только прививаете детям отвращение к полям и фермам.

Мы перестали тяпать, и с надеждой смотрели на старого чудака,
надеясь, что он освободит нас от свеклы, если уж не «навсегда», то
хотя бы на сегодня.

Учитель, зная скандального ветерана, не спорил с ним, продолжая
старательно блямцать тяпкой по сухим глудкам. Валились
подкошенные полынь и сурепка.

– Кто тебе, «сухарю», доверил воспитание молодежи? Ты, Ефимка,
старик технический, а я – диалектический… А вы, юные крестьяне,
помните лозунг предков: «Барского управляющего – на вилы!»

Поворчал, и пошел в пивную – там прохладно, и всегда есть с кем
поспорить по разным вопросам.

В два часа дня, когда зной становился невыносимым, Ефим Маркелыч
давал отбой, складывая чудо-тяпку до прежнего карманного
формата.

Кричали «ура», бежали, сломя голову, к пруду.

– Подождите, ребята! – запыхавшийся учитель не мог поспеть за нами.
– Я должен наблюдать безопасность купания…

На ходу раздевались, прыгали в воду, швырялись донной грязью.

Ефим Маркелыч, подвернув штанины, заходил на мелководье,
пересчитывал ныряющие и плавающие головы с помощью указательного
пальца. Ойкал, переступая с ноги на ногу – пятки ему щекотали
огольцы. В те годы они кишмя кишели, их можно было поймать
руками.

– Эврика! – восклицал педагог, доставая из кармана блокнот с
привязанным за нитку карандашом, торопливо записывал идею, а нам
приказывал заканчивать купание: пора обедать!

Взрослое население крепко зауважало Ефима Маркелыча после того, как
он своими руками собрал телевизор. Это был редкий по тем
временам прибор. Разместили детали в виде наглядного пособия –
на большом щите с подписями.

Я одним из первых записался в телекружок, помогал монтировать узлы.
Чтобы установить антенну высотой в пятьдесят метров,
пришлось звать отцов. Мало кто верил в затею – до Москвы пятьсот
верст, сигнал не долетит!

Обжигая паяльником пальцы, сращивали сопротивления и конденсаторы,
наматывали на картонные каркасы проволоку.

Наш телевизор был уникален тем, что у него не было кинескопа – его
заменяла проекционная система. Ефим Маркелыч не без гордости
называл наш телевизор народным. По вечерам школьный зал
набивался до отказа людьми. Многие приносили табуретки,
большинство взирало на полотняный экран стоя.

Программы из Москвы шли в черно-белом сигнале для всего Союза. Но
только не для нас. С помощью зеркал, призм, светофильтров, а
также механических деталей, выполненных колхозным токарем,
учитель «подкрашивал» все передачи. Мы любовались золотыми
полями пшеницы, синими реками, зелеными дубравами,
ярко-красными звездами Кремля. Даже фильмы с участием Чарли Чаплина
смотрели в цвете. Мы видели яркого живого Гагарина, румяного
Хрущева, диковинные пейзажи Индонезии. Часто звучали
аплодисменты в ходе того или иного сюжета. Учитель, никогда не
улыбавшийся, как-то странно моргал, потирая бледное лицо тонкими,
почти прозрачными ладонями.

Про «компьютер» тогда еще никто не знал, однако Ефим Маркелыч сумел
смастерить «думающую» машину – громоздкий прибор, состоящий
из ламп и механических реле. Вычислительная машина занимала
весь каменный сарай. Заходить в него дозволялось лишь
нескольким мальчикам, у которых по физике были пятерки. Я входил в
число избранных! Электронный мозг учитель в шутку назвал
«Митрофанушкой». Программы для него готовил на перфокартах,
пробивая дырочки в картоне на специальной машинке. Проглотив
похожие на кружево бумажки, «Митрофан» гудел всеми своими
блоками, решал сложные задачи, вплоть до вычисления орбит
планет. С помощью прибора Ефим Маркелыч вывел несколько формул, а
в шахматы у «Митрофана» и вовсе никто не мог выиграть, даже
местный перворазрядник.

Ламповое рычащее чудовище! С ним можно было беседовать с помощью
клавиатуры от списанной пишущей машинки. Спрашивай что угодно –
«Митрофан» обязательно напишет ответ на матовом экране с
помощью светового луча.

Однажды я принес учителю горсть транзисторов, которые мой
родственник привез из Москвы – миниатюрные приборы тогда только еще
появлялись в продаже. Хотелось обрадовать учителя – эти малыши
заменят капризные радиолампы!

Наставника я нашел возле вычислительного центра. Притворив дверь, я
вдруг заметил, что учитель плачет, навалившись лицом на
клавиатуру. Машина яростно гудела, как это бывало при
перегрузках, блок памяти дымился.… Оказывается, «Митрофан» предсказал
будущий распад СССР, и назвал точную дату! Такое в то время
можно было произносить лишь шепотом…

Транзисторы, которые я принес, Ефим Маркелыч даже в руки побрезговал
взять: выкинь в корзину!.. Старый чудак не верил в будущее
полупроводников: часто выходят из строя. Зато лампа не
подведет никогда! Лампы военных модификаций надежны долговечны,
миниатюрны. Голос Юрия Гагарина разнесла по свету она,
матушка-лампа!

На его морщинистом лице кипел такой восторг, с каким старый лакей
говорит о доброй барыне.