Проза

Роман

Начало

История о карточном гадании и малой нужде

Речь идет об одном из наших деревенских юношей, которого зовут
Халиулла Камалеев. Случилось так, что ему пришлось ехать в плацкартном
вагоне скорого поезда, который мчал его в один из больших городов.
Впереди – маячило будущее, мерцали огни, жизнь была огромна и
восхитительно непредсказуема. Юноша смотрел в окно, сердце его
было наполнено ожиданием, спать не хотелось.

На одной из ночных остановок в вагон вошла группа цыган, внеся
с собой шумы и запахи какой-то другой, вовсе незнакомой жизни.
Их взгляды были недружественны, но Халиулла был еще в той счастливой
поре жизни, когда таким мелочам не придают значения. И потому
он, будучи человеком воспитанным, уступил свою нижнюю полку пожилой
толстой цыганке, которой на беду досталась верхняя полка, куда
ей – с ее весом и габаритами, забраться было невозможно. Этот
поступок был шумно одобрен его новыми попутчиками. Вскоре попутчики
знали друг друга по именам.

– Я тебе погадаю, – цыганка достала откуда-то из складок юбки
колоду карт. Она видела чувство ожидания в глазах юноши и знала,
как его разрешить.

Цыганка разложила карты. Но вскоре на ее толстом морщинистом лице
появилось выражение озабоченности.

– Что-то не так? – спросил юноша.

– Как сказать, – ответила цыганка. – Обычно, я знаю, что говорить
таким, как ты. Встретишь девушку, полюбишь, и она тебя будет любить,
и прочее. Но я не хочу тебя обманывать.

– Говорите, как есть.

– С тобой произойдет одно важное в твоей жизни событие. Ты встретишь
своего деда. А еще – ты будешь связан с ним посредством малой
нужды.

– Но у меня нет деда!

– Так говорят карты.

В тот же год Халиулла отправился служить в армию. Ему пришлось
служить в оккупированной советскими войсками Восточной Германии.
Нам известно, что его воинская часть дислоцировалась на территории
танкового полигона неподалеку от Берлина. В одну из летних ночей,
во время каких-то нескончаемых учений, затеваемых командованием,
произошло следующее.

Халиулла вышел из танка, остановившегося в каком-то темном незнакомом
месте. Ночь приняла его, обдав спасительной прохладой. После душной,
замкнутой внутренности танка, ночь казалась пугающе огромной.
Вокруг угадывались силуэты сосен. Воздух был чужой, это был воздух
чужой страны, к которому нельзя привыкнуть, но солдат, как известно,
привыкает ко всему.

Халиулла снял шлем, утер пот со лба и сделал несколько шагов в
темноту, чтобы помочиться. Пустив перед собой журчащую, облегчительную
струю, он заметил вдруг, что орошает некий темный предмет, в темноте
напоминавший поставленный стоймя плоский камень. Сзади взревел
двигатель, танк разворачивался, чтобы прямым ходом отправиться
на базу.

– Эй, ты скоро там? – донеслось оттуда.

– Иду! – ответил Халиулла.

Свет фар переместился в ночи и остановился точно в том месте,
куда он только что помочился. На камне была высечена надпись,
и Халиулла узнал буквы старой татарской графики.

«Закария Камали. 1882-1915».

Несколько дней раздумий привели нашего героя к выводу о том, что
это была могила его деда, который пропал без вести в первую мировую
войну.

Он смотрел в небеса, где облака медленно брели в сторону Мекки,
затем переводил взор в собственную душу. И видел там одно и тоже
– надпись, выхваченную из темноты. Эти буквы теперь были высечены
в нем, как на камне и не давали жить. Он возненавидел свой детородный
орган и мочился с трудом, словно совершая мучительный акт предательства.

Халиулла Камалеев дослужил свой срок, а служить, к счастью, ему
оставалось совсем недолго, и вернулся домой. Он тут же снял военную
форму с погонами «СА», в которой так любят щеголять вернувшиеся
из армии ребята, и забросил ее в угол. Одного взгляда было достаточно,
чтобы разглядеть в нем некий надлом, некий разрушительный сдвиг.
Что случилось? – спрашивали его домашние. Ничего – отнекивался
он. Ничто не радовало его, а деревенские девушки и вовсе выпали
из поля его зрения, так как само продолжение рода вызывало у него
чувство отторжения. Мочиться ему было все трудней, лицо потемнело,
и сама жизнь уже стала казаться сплошной, нескончаемой пыткой.
Так могло бы продолжаться бесконечно долго, но, в конце концов,
Халиулла обратился к одному из деревенских стариков. Надо сказать,
что в любые времена в нашей деревне найдется мудрый старик, к
которому можно обратиться за советом. В годы моей юности, как
вы помните, таким стариком был Вафа-бабай. Тот же, к кому обратился
Халиулла, наверняка, бегал когда-то со мной наперегонки среди
цветущих одуванчиков и брызгался в меня теплой водой нашей речки.
Я не знаю его имени, поскольку не знаю – кого из моих сверстников
с годами нашла мудрость.

Что же он посоветовал Халиулле Камалееву? Сходить на поляну мёртвых
и поговорить с дедом. Это, как вы понимаете, крайний случай, к
нему прибегают очень редко, поскольку общаться с тем светом –
дело тёмное, и не всякий отважиться туда идти. Но куда деваться,
если так случилось? Итак, однажды, после того, как солнце закатилось
за один из наших холмов, Халиулла Камалеев отправился на поляну
мёртвых. Навстречу ему выступила целая толпа душ, и Халиулла громко
назвал имя своего деда. Души расступились, на поляне остались
только десять из них – они принадлежали тем, кого народ когда-то
называл – несходящие с коней. Затем, одна из них подошла к нашему
герою – это была душа Закарии Камали.

Это мое предположение, я считаю, что было именно так. На самом
же деле Халиулла Камалеев в это дело никого не посвящал.

Никто с того света не возвращался, и потому никто не может рассказать
о нем.

Тот же, кто говорил с тем светом, может рассказать о нем, но никогда
не расскажет.

Халиулла Камалеев сказал только, что дед его простил.

На следующее утро несколько сельчан видели Халиуллу, и выглядел
он немного странно. Он стоял в поле, рассказывали они, в том самом
месте, где наша деревня и два ее холма, в рассветных лучах, видны,
как на ладони. Халиулла несколько раз становился на колени и целовал
землю. Никто не знает, было ли это связано с его дедом, и разговором
с ним, но все было именно так – Халиулла целовал землю. Говорят
так же, что его видели и через несколько лет после этого случая,
уже тогда, когда Халиулла был отцом счастливого и многочисленного
семейства – он целовал землю.

Рассказчик опять замолчал, и я опять не перебивал его.

– Я заметил, что вы умеете слушать. Вот что я на это скажу. Есть
люди, которые не перебивают говорящего. Есть люди, которые не
перебивают молчащего. Но есть люди, которые умеют не перебивать
мёртвых. Все те, о которых я рассказал, и о которых еще расскажу,
относятся как раз к этому племени. Наша деревня, как вы поняли,
весьма своеобразна. Почему? – спросите вы, ведь должна же быть
этому причина. Ответить на этот вопрос не так просто, но я попробую,
мне хочется поделиться с вами соображениями о ее происхождении.

Легенда о происхождении деревни

Есть в характере моего народа – одна особенность. Это безысходность.
И происходит она от места проживания. У нас нет гор, где можно
спрятаться. Нет тайги, куда можно уйти и сгинуть без следа. Нет
моря, где твой парус растает на горизонте и никто не отыщет тебя
в дальних странах. И живем мы давно уже не в степи, где можно
доверить свою судьбу коню. Некуда бежать. Везде найдут. Везде
поймают. Призовут к ответу. Приставят ко лбу ружье. Потому-то
и характер у нас такой. Хитрый. Изворотливый. Никогда не идущий
на обострение.

Однако, я скажу вам, в нашей деревне дело обстояло не так просто.
Глянешь в толпу, и всегда блеснет в ней чей-нибудь отчаянный,
непокорный взгляд. Есть несколько разных легенд о происхождении
нашей деревни. Согласно одной из них деревню основал Лотфулла
Хасани, боец из отряда Бахтияра Канкаева – одного из полковников
Емельки Пугачева. Некоторые утверждают, что Лотфулла Хасани и
есть Бахтияр Канкаев, поскольку известно, что тот, спасаясь от
царских войск, сгинул со своими людьми где-то в далеких селениях,
и потому мог сменить имя. Однако, Вафа-бабай придерживался другого
мнения. Деревня была основана еще до восстания Емельки Пугачева,
утверждал он. А Лотфулла Хасани привел сюда людей, уходя от насильственного
крещения, устроенного в ту пору властями.

Говорят, Лотфулла Хасани искусно владел саблей. Например, он мог
разрубить брошенный в него арбуз. Это несложно, скажет кто-то.
Но дело в том, что Хасани успевал разрубить арбуз три раза. Один
раз справа по диагонали, другой раз – слева и третий раз – отвесно
сверху вниз, завершая страшную серию. И сам черт не успевал заметить,
как движется его сабля.

Итак, Лотфулла Хасани повел доверившихся ему людей искать новое
место для земного существования. Надо сказать, что людей увязалось
с ним достаточно много. Порой путь их совпадал с движением облаков,
что медленно брели в сторону Мекки, а порой они шли, превозмогая
ветер, что мог свалить коня. Они свершали намаз под дождем, и
дождь был столь обилен, что у самых лиц молящихся проплывали рыбы
из близлежащих рек. Они познали засуху, ту самую, когда во рту
нет слюны, чтобы плюнуть на свое прошлое. Их путь лежал вдоль
болот, где по ночам выходят страшные кикиморы, которые душат человека
своим хвостом. А случалось, что дорога уводила в лес, где живут
лесные чудовища – шурале. Эти существа имеют свисающие до самых
колен груди и длинные предлинные пальцы, которыми могут защекотать
человека до ледяного ужаса, и нет ничего более страшного, чем
этот ужас порожденный смехом.

Таким образом, Лотфулла Хасани водил своих людей несколько лет.
Вафа бабай, утверждает, что он водил их семь лет, но в нашей деревне
называют и другие цифры, однако, теперь их уже никто проверить
не может. Во время этого столь долгого путешествия люди не забывали
любить друг друга – под покровом ночи ли, в тени ли столетних
дубов можно было расслышать торопливый шепот и стон утоляемой
страсти. Время от времени скрип повозки перекрывался криком новорожденного,
порой же людям приходилось сделать остановку, чтобы похоронить
умершего, – люди являлись на свет и уходили, ведь странствие не
означает того, что жизнь остановилась.

А потом случилось следующее. Один из мужчин, которого звали Нурали
Габбас, вдруг остановил коня. Небо над ним было заполнено летящими
птицами.

– Я заметил, что мы идем по кругу, – сказал он. – Вот поляна,
вот несколько деревьев вдалеке, а в небе кричат птицы. Мы здесь
уже были, но стоянка наша была чуть в стороне. Зачем ты это делаешь,
Лотфулла Хасани, зачем ты дурачишь нас? Лучше б мы никуда не уходили
из своего дома. И вот, что я тебе скажу. Ты прохвост, Лотфулла
Хасани.

Чем можно было ответить на подобные слова? Двое мужчин сошлись
в жестоком поединке. Люди смотрели на это молча, поскольку вмешиваться
было нельзя. Но вверху метались птицы, их было несметное количество,
и кричали они пронзительными высокими голосами. Наконец, поединок
закончился. Нурали Габбас лежал поверженным у ног толпы. Голова
его была рассечена тремя страшными сабельными ударами. Воина оплакали
и похоронили, а птицы вверху кричали будто детскими голосами.
Затем все двинулись дальше, по-прежнему сопровождаемые птичьими
криками.

Той же ночью над лагерем стояла полная луна. Лотфулла Хасани ходил
между спящими людьми и не находил себе места. Ему мерещилось,
что луна кровоточит, рассеченная тремя страшными ударами.

– Не смотри на нее, – говорили ему, – закрой глаза и забудь.

– Не могу, – отвечал он. – Едва закрою глаза, она летит на меня,
и я опять бью ее саблей.

Так длилось несколько ночей. В то время в одном из селений, что
пролегали на пути следования наших странников, проживал некий
старик, к которому можно было обратиться за советом. Проведя очередную
бессонную ночь, Лотфулла Хасани отправился к старику. Он нашел
его возле деревни, где тот пас деревенское стадо.

Старик внимательно его выслушал, помолчал, а затем сказал:

– Закрой глаза.

Лотфулла Хасани прикрыл веки.

– Что ты видишь? – спросил старик.

– Она опять мчится на меня, у нее есть лицо, оно рассечено три
раза, а еще я слышу страшный крик птиц.

Лотфулла Хасни открыл глаза и увидел перед собой старика, который
держал в руках ягненка. Затем он вновь закрыл глаза и увидел мчащуюся
на него луну. А когда открыл, перед ним стоял ягненок. И Лотфулла
Хасани опять закрыл глаза. Луна уже не двигалась, рубленые раны
на ней исчезали, а вскоре и сама луна стала бледнеть.

– Иди с миром, – услышал он голос старика. – Она будет твоим другом.
Более того, она станет родиной твоих детей и потомков.

Лотфулла Хасани не понял последних слов, но поблагодарил старика
и ушел. Говорят, после этого он успокоился, и луна перестала его
мучать. Он повел людей дальше и, согласно легенде, через три луны
они нашли то место, которое искали. С той-то поры и ведет начало
наша деревня.

Толковать эту легенду можно по-разному. Но вот что я хотел бы
отметить. Ягненок здесь появляется не случайно. Это животное,
которое приносят в жертву во время праздника Курбан-байрам. Нам
намекают на то, что ради высокой цели необходимо жертвовать. Лотфулла
Хасани, который испытывает страшную вину, получает прощение. Он
убил, но он оправдан.

Вполне закономерен следующий вопрос – почему Лотфулла Хасани так
долго выбирал место для проживания? Я вижу здесь несколько причин.

Во первых. Не всякое место годилось для того, чтобы начать на
нем новую жизнь.

В то время, например, действовал указ, изданный еще царем Иваном
Грозным, согласно которому татарам не разрешалось проживать в
окрестностях Казани, а точнее – в радиусе 40 верст от города.
Но вряд ли описываемый случай произошел неподалеку от Казани,
поскольку у Лотфуллы Хасани, как вы поняли, было множество причин
скрываться от царских властей. В то время действовал и другой
указ того же Ивана Грозного. Татары не имели права селиться вблизи
Волги, и опять же было оговорено роковое расстояние, – оно составляло
30 верст (добавлю, что это же касалось реки Кама – 30 верст и
реки Мёша – 10 верст). В легенде мы явственно слышим крик птиц.
Голос этих птиц высок и пронзителен, и мы можем предположить,
что это – чайки. Следовательно, поединок происходил вблизи большой
реки. И потому наши странники должны были отправиться дальше.

Во вторых. Я не сомневаюсь, что Лотфулла Хасани сознательно затягивал
путешествие. В его поведении есть нечто, что сближает его с ветхозаветным
Моисеем, который сорок лет вел свой народ к земле обетованной.
И в нашем сознании тотчас возникает лейтмотив этого странствия
– пусть умрёт последний, кто был рожден в рабстве. Однако, история
о Лотфулле Хасани имеет свои особенности.

Вряд ли он считал своих соплеменников рабами. Но, наверняка, подозревал,
что рабское начало в них уже забрезжило. И это рабское начало
он связывал с осёдлостью. Поскольку именно осёдлость делала людей
зависимыми. В ту пору народ поднимался на отчаянные восстания,
которые карались самым жестоким образом. Туда, где зрела смута,
посылались войска, зачинщиков искать долго не надо, вот они где
– в деревнях, а куда деревня денется, она не убежит вместе со
своими избами, дымами, колодцами, мечетью, детворой, несущейся
в облаках тополиного пуха, и стариками, дремлющими на лавочках.
И вот печальный итог –деревня потоплена в крови, смутьяны казнены,
а крестьянин поднимает взор к небу, и в глазах его вечное страдание
и безысходность. И этот его беспомощный взор мы еще поймаем через
несколько веков: «Белые приходят – грабят, красные приходят –
опять грабят. Куда крестьянину деваться?»

Чего желал Лотфулла Хасани? Чтобы люди вдохнули горизонта и ветра.
Чтобы в них вновь взыграла кровь кочевых, недосягаемых предков,
когда вся надежда – на коня и саблю. «А ну, дети, попробуйте догнать
татарина!.. И не пробуйте – вовеки не поймаете: у него конь быстрее
моего Черта», – как вы помните, так говорил отчаянный смутьян
Тарас Бульба. И потому те, кто шел за Лотфуллой Хасани, слышали
дикую музыку ветра, наблюдали чудовищно красивый горизонт, рассекаемый
надвое хлыстом, их души заполнял топот копыт и все это умещалось
в одном чувстве, в потрясающем, обескураживающим, сводящим с ума,
чувстве свободы.

Итак, как гласит легенда, через три луны место для новой жизни
было найдено. Что это было за место? Два холма, что издали напоминают
женскую грудь, рядом Черный лес и небольшая речка, которую можно
перейти вброд.

Это место было выбрано не случайно. Выше я делился с вами соображением
о том, что в характере моего народа есть трагическая безысходность,
и начало она ведет от места проживания. Нет гор, где можно спрятаться.
Нет тайги, куда можно уйти. Нет моря, где твой парус бесследно
растаял бы в голубоватом мареве.

Думаю, что когда Лотфулла Хасани выбрал место для будущей деревни,
в нем сидело вечное желание смельчака уйти от этой вездесущей,
удручающей безысходности. Два холма были для него словно высокие
горы, Черный лес был нескончаемой тайгой, а речка – безбрежным
спасительным морем.

В тот день люди читали молитвы, ходили с одного холма на другой,
глаза их были полны предчувствия, того емкого предчувствия, в
котором умещалась не только собственное счастье, но счастье детей
и потомков. Когда стемнело, зажгли костры, запели песни, эта ночь
означала конец многолетних странствий, начало новой жизни, и люди
долго не могли уснуть.

А затем кто-то спросил – а как мы назовем нашу деревню? Говорят,
Лотфулла Хасани посмотрел на реку, где отражалась луна и, не долго
думая, сказал – Луна. Мы будем называть так и реку и деревню.
Почему он так сказал?

Он был застигнут великой правотой этого мгновения. Два холма,
которые напоминают материнскую грудь, это наша земля. Странствия
закончены, и они сделали нас сильными. Наша песня восходит от
самой души прямо к небесам. А там, в небесах – луна, которая когда-то
меня мучила, а теперь – друг.

Лотфулла Хасани ещё раз посмотрел на луну, на холмы, на лица людей,
ещё раз произнес имя деревни, и вдруг сердце его забилось, готовое
выпрыгнуть. Он вспомнил слова старика: «Она станет родиной для
тебя и твоих потомков».

И тогда он понял, что путь его был верен.

Так гласит легенда. Но есть и другие мнения о происхождении названия
нашей деревни. Некоторые, например, утверждают, что деревня была
так названа для того, чтобы подчеркнуть неприятие политики насильственной
христианизации, творимой в ту пору властями. Название луна звучало
вызывающе, поскольку по-татарски слово луна имеет еще и значение
«полумесяц». Деревня маячила на карте как полумесяц на минарете,
в то время как большинство мечетей в крае было разрушено согласно
царскому указу.

Однако, у меня есть еще одна версия о происхождении названия деревни.
Подозреваю, что человек, который так ее назвал, будь то Лотфулла
Хасани или кто-то другой, обладал даром предвидения, а, быть может,
обычной человеческой мудростью. Он знал, что жителей её будет
бросать по всему свету с той неизбежностью, с какой приходит страшная
темная вода и уносит отсюда мужчин. Но где бы ты ни был – Германии
или Сербии, Австралии или Венесуэле – ты всегда можешь взглянуть
в ночное небо и вспомнить. Твоя деревня – она не только в твоем
сердце, но и в небе.

Я поведал историю о происхождении нашей деревни, хотя сначала
было повел речь о Халиле и его необъяснимом даре. В моем рассказе,
хочу я этого или нет, возникают новые имена, некоторые из них
так или иначе остаются в поле нашего зрения, а некоторые, появившись
раз, больше уже не появятся. Этих имен все больше, одно имя тянет
за собой несколько других. У нас принято хранить в домах родословные
своих семей – «Шаджара». Это ветхий, бережно оберегаемый лист
бумаги, где расписаны твои родственные связи до седьмого колена
или выше. Там ты увидишь себя, затем, следуя по тонкой линии вверх,
найдешь своего отца, а дальше – деда, и, восходя, словно к вершине
пирамиды, обнаружишь основателя рода или пращура, которого можно
считать таковым, имя которого мерцает из недосягаемого прошлого.
При этом ты переберешь сотни побочных, знакомых и незнакомых тебе
имен. Имена, обведенные кружочками, будут вставать перед тобой
словно бесчисленные луны из темноты. Ткни в любую из них, и получишь
– страшную, кровоточащую и в то же время восхитительно красивую
судьбу. Иди от нее влево, иди вправо, вверх, вниз, – тебе предстанут
бесподобные жизни, влекущие одна другую из небытия бумаги. Ты
можешь сказать – жил, понимаешь, когда-то некий Абдулкарим (после
которого не осталось даже фотографии), ну что с того? А с того,
отвечу я, что у него было, как минимум, два достойных нашего внимания
события – это рождение и смерть. И еще у него была любовь, соседствующая
со свистом хлыста, запахом пота, пыли, лошадиного навоза, но в
то же время бросающая душу в небеса, так легко бросающая, словно
стрижа под облако. А чем нам интересна его жена Махфуза, спросишь
ты? А тем, отвечу я, что, истекая кровью, она познала великую
суть материнства. И познала ее с лихвой, поскольку детей надо
было рожать много, с учетом того, что мужчин из нашей деревни
унесет отсюда страшной темной водой. Тем более, что, двое сыновей
попадут под рекрутский набор и уйдут воевать против Наполеона,
о котором никогда и не слыхали.

Подозреваю, что мой рассказ может пойти по этому руслу, – я все
время рискую вовлечь сюда новые персонажи, число которых множится,
как в фамильной родословной. И потому мне приходиться ограничивать
себя, иначе я буду говорить бесконечно, словно перемещаясь вдоль
и поперек ветхого листа бумаги.

Рассказчик остановился. Очевидно, ему надо было перевести дух.

– Давайте еще раз заварим чай. Вы знаете, чтобы рассказ получил
другое качество надо сменить сорт чая. Все, что мы рассказываем,
зависит от чая, который мы пьем.

Он достал из чемодана полотняный мешочек, завязанный тонкой тесемкой.

– Сейчас я заварю другой чай. В нем есть легкий привкус дыма,
так как его сушат на кострах.

Он заварил чай, а затем, уже пробуя, произнес:

– Ощути его вкус, и ты ощутишь вкус мгновения. Ты познаешь емкость
мгновения, его скрытую тяжесть и красоту. Это, знаете ли, сродни
вот чему. Наш поезд мчится в неизвестность, ты видишь за окном
росчерк проносящихся перелесков. Но вот, представьте, поезд сделал
неожиданную остановку, ты вышел из вагона в ночь – столь гулкую,
столь непостижимую и огромную. Ты слышишь далекие и близкие шорохи,
чувствуешь запах сосновой смолы и земли, а из соседнего оврага
пахнет сыростью, и ты догадываешься, что овраг этот столь глубок,
аж дух захватывает.

Так вот. Я хочу сделать в моем рассказе остановку. А точнее, мне
надо вернуться в ту самую точку, с которой начался этот рассказ,
и там остановиться, чтобы вдохнуть того воздуха.

Итак, я стою на одном из холмов и называю имя своей любимой, темнеет,
Фатима отвечает мне с соседнего холма, мы спешим навстречу друг
другу, я бегу вниз со своего холма, я падаю навстречу ей, а мое
сердце в груди падает в сотню раз быстрей. А затем мы любим друг
друга в высокой траве, меж двух холмов, там, где неподалеку журчит
родник. Я зарываюсь в ее грудь, что похожа на эти два холма, на
которых расположена наша деревня, я хочу, чтобы она стала матерью
моих детей. И вот – это то самое мгновение, которое имелось в
виду, вот оно, я чувствую его вкус, оно пахнет кровью, женщиной
и смертью.

Мы настолько близки к смерти, что слышим, как поют мертвые в Черном
лесу.

Волк-лунатик теперь приходит в деревню каждую лунную ночь.

Идет какая-то война, никто в деревне не знает, как ее назвать,
но позже ее назовут гражданской.

Та страшная темная вода, которая уносила из деревни мужчин, теперь
остановилась, вскипела, и закрутилась в бешеной воронке. И мужчины
погибают здесь же, никуда не уходя. И это гораздо страшнее – когда
убивают рядом. В этом нет ни капли печали, что ощутима в осеннем
горьком ветре, в этом есть лишь голая правда небытия.

Нам с моей любимой нечего бояться огласки наших отношений. Ее
отец умер от тифа, мой – на принудительных работах.

И потому мы любим друг друга словно последний раз. Но это и есть
последний раз. Я этого еще не знаю, но она знает.

Фатима Сакаева. Я вспоминаю ее в разном возрасте, поскольку в
деревне дети растут бок о бок, – я помню ее вплоть до самого последнего
мгновения.

Фатима предстает передо мной еще маленькой девочкой, когда мы
спорили с ней, чей сон легче, а затем бросали сны на ветер. Сейчас,
столько лет спустя, ветер приносит эти сны обратно. Они полны
знакомых тропинок, тополиного пуха, и еще чего-то родного и полузабытого.
А некоторые из них я не узнаю, но догадываюсь, что это сны маленькой
девочки.

Она является мне в возрасте более старшем, когда дети обучаются
грамоте. Я вижу ее пишущую мелом на стене сарая: «Корова – животное.
Лгать – нельзя. Жизнь – чудо».

Затем моя память преподносит ее уже в возрасте начинающейся женственности.
Она появляется в самом начале нашей улицы, она еще далеко от меня,
но душа моя возносится и падает, я успеваю сотню раз умереть и
воскреснуть.

Но думаю, что этого легкого улетающего образа – недостаточно,
чтобы получить представление об этой женщине. И потому я вынужден
рассказать о ней нечто большее, хотя опять рискую затеряться в
дебрях ее родословной.

Она обладала странным чутьем, она слышала больше, чем слышат другие,
видела невидимое, предчувствовала гостя и покойника. В одну из
лунных ночей несколько человек из нашей деревни стали свидетелями
того, как она гладит волка-лунатика, который спокойно лежал у
ее ног. Говорят, это особое чутье досталась ей от ее прадеда Бату
Сакаева.

Фамилия Сакаевых была знаменита на всю округу, и в первую очередь
тем, что это была богатая купеческая династия. Ее основатель Бату
Сакаев разбогател на торговле чаем. Говорят, ему очень везло с
самых первых его шагов в коммерции. Но это везение, распространялось
не только на коммерцию.

С его именем в нашей деревне связано множество историй и легенд.
Для начала я хочу вам рассказать три из них, все они произошли
в годы его юности, кроме того, все они так или иначе связаны с
его увлечением охотой – во всех трех он или охотится, или идет
на охоту – или возвращается с нее. Итак, вот первая из них.

История номер один о Бату Сакаеве

Как-то раз, Бату Сакаев возвращался с охоты. Он вышел из Черного
леса, и поднимался в деревню. Был знойный летний полдень, стояла
сильная духота. И вдруг Бату краем глаза почувствовал некое движение
справа. Взглянув туда, он увидел, что рядом с ним, словно наперегонки,
движется копна сена. Человек, хоть раз встречавшийся с нечистой
силой знает, что настоящий ужас начинается не в кромешной темноте,
а напротив, в ярком солнечном освещении. Итак, Бату увидел это
странное явление. Вы, наверняка, думаете, он должен был, зажмурить
глаза и открыть вновь, не веря своему зрению. Или ущипнуть себя
за ляжку, не доверяя сознанию, которое могло перепутать явь со
сном. Но вы зря так думаете, поскольку наш герой был настоящий
джигит и доверял своим зорким глазам и твердому уму. Он пошел
вправо наперерез странному объекту, рассекая свой страх, словно
высокую траву. Но копна при его приближении тотчас исчезла. Бату
прочитал молитву и направился в сторону деревни. Пройдя шагов
двадцать, он заметил, что впереди его путь пересекает женщина.
Вид ее был странен, – ростом она была не выше полутора аршин,
волосы ее были черны, как воронье крыло и распущены, платье на
ней было до самой земли. Передвигалась она неестественно быстро
для своего роста, платье скрадывало шаги, она словно плыла в раскаленном
воздухе. Бату прибавил шагу, но женщина вдруг превратилась в облако
пыли, которое, заклубившись осело на землю. Сзади послышался храп
коня и скрип телеги. Юноша обернулся. В телеге ехал его сосед
Яхья Атнагулов со своей сестренкой, которая сидела за его спиной.

– Вы ее видели? – спросил Бату.

– Кого ее? – не понял тот.

– Ее.

Яхья Атнагулов удивленно хмыкнул, хлестнул коня и поехал дальше.
Бату посмотрел ему вслед. За телегой поднималась дорожная пыль.
И тут Бату пришлось еще раз помолиться. В телеге, за спиной Яхьи
Атнагулова, сидела не его сестренка, а та самая женщина. Она смотрела
юноше вслед сквозь дорожную пыль.

Вернувшись в деревню, Бату Сакаев рассказал все как было. Сельчане
слушали и цокали языками. Яхья Атнагулов уверял, что ехал в телеге
один, а сестренка в этот момент работала в огороде, это подтвердили
сразу несколько деревенских жителей, которые видели девочку.

Однако, нашлись бывалые люди, которые смогли объяснить, что произошло.
Бату Сакаеву повстречалось существо, которое зовут албасты. Чаще
всего оно предстает в виде женщины ростом не выше полутора аршин,
но может появляться и в других образах. Это существо может прийти
к человеку, когда тот спит и задавить его, поэтому не случайно
оно так и зовется (по-татарски «ал» – перед, что подразумевает
грудь, «басты» – наступать).

Албасты связан с твоим прошлым. Если албасты приходит, знай, что
ты должен держать ответ за свои прошлые поступки. Вот умирают
старики. Ты думаешь, их скосила болезнь? Знай, что многих из них
задавил албасты, упав на спящего с потолка.

У каждого есть свой албасты. Если ты плохо спишь, и тебе кажется,
что некая черная масса давит тебя, проникая сквозь тело в сон,
и дальше, в твое черное прошлое, а порой и туда, куда тебе и хода
нет – в прошлое твоих предков, – знай – это пришел твой албасты.
Ясно, что для молодого человека это существо менее опасно, чем
для старика, детям же оно вовсе не может причинить вреда (здесь
я замечу, что через несколько поколений в нашей деревне появится
человек по имени Минлебай Атнагулов, который расстреляет своего
албасты, но об этом позже).

Пожилые сельчане вспомнили историю, которая произошла полвека
назад. Тогда поссорились два деревенских жителя – пастух Минвали
и один старичок, имени которого уже никто не помнил. Сора возникла,
кажется, из-за земли, но не это главное. Случилось так, что во
время выяснения отношений, пастух, разгорячившись, ударил старика.
Что же тот предпринял в ответ? Ничего. Он умер. Скорее всего,
причиной тому был даже не этот злополучный удар. Старик уже едва
передвигал ноги и постоянно держался за сердце. А где-то через
месяц произошло следующее.

Минвали пас деревенское стадо. В середине дня, он, разморенный
жарой, решил прилечь в тени раскидистой ивы, и, незаметно, уснул.
В это время, от стада отделился бык, подошел к пастуху и затеял
с ним страшную игру – он подцепил его рогами, подбросил в воздух
точно перышко, а затем опять же поймал на рога. Прибежавшие мужики
– они неподалеку косили сено и видели эту картину – с трудом отвлекли
быка и утихомирили. Минвали остался жив. Однако он полностью потерял
память. Именно так и было – еще здоровое тело, но памяти нет.
Потом, через десяток лет, память вернулась, но тело уже никуда
не годилось. Мужики же, рассказывая о том случае с быком, вспоминали
подробности. Когда утихомиривали быка, среди стволов деревьев
промелькнула женщина не выше полутора аршин ростом. Один из мужиков
утверждал, что еще до начала этой страшной сцены, женщина подходила
к быку и что-то шептала ему прямо в ухо.

Таким образом, не обязательно, что албасты рассчитается с тобой
собственноручно, он может подговорить того, кто подвернется под
руку.

Но не всякий человек может видеть своего албасты, большинство
видят его лишь перед смертью. Скорее всего, Бату Сакаев наделен
даром видеть больше, чем другие. Мало вероятно, что албасты хочет
разделаться с ним, поскольку Бату еще совсем юноша и не успел
совершить никаких необратимых поступков.

Это говорит о том, что Бату Сакаеву дано многое, но он должен
быть втройне внимателен на своем пути и соизмерять каждый свой
шаг со своей совестью. Если же он использует свою способность
во вред, ему придется очень худо.

Это одна из историй, связанных с Бату Сакаевым. Другая история,
в которой он замешан, произошла через год другой после первой
и тоже запомнилась в деревне, поскольку ее рассказывали потом
еще через три поколения.

История номер два о Бату Сакаеве

В этой истории Бату Сакаев опять возвращается с охоты, что, как
я упоминал, не удивительно. Стоял такой же знойный полдень, в
небе не было ни облачка. Войти в нашу деревню можно с нескольких
сторон, как вы знаете, она расположена на двух холмах, которые
издали напоминают женскую грудь. Бату же вошел по тропинке меж
двух холмов, там, где бьет родник. Юноша подошел к роднику, положил
рядом ружье и опустил горячую голову в студеную, быструю воду.
И он увидел сон этой воды. Сон пробрал его до самых пят. Вынув
из воды голову, он вдруг обнаружил человека, который сидел позади
него, привалившись спиной к стволу дерева. Незнакомец смотрел
на Бату ни слова не говоря. Его взгляд ничего не выражал, морщины
на загорелом лице были резки, словно высечены саблей. Бату опустил
взор на воду и увидел, что вода не спит. Она проснулась. Затем
юноша услышал, как в Черном лесу закричали мертвые. Незнакомец
так же, не отводя от него взора, встал и выпрямился. И тогда Бату
схватил ружье и выстрелил.

В тот день эта весть ходила из дома в дом. Бату убил человека,
который пришел попить из родника. Люди неодобрительно качали головами.
Никто не хотел разговаривать на эту тему с самим Бату, поскольку
тот, хотя и был молод, прекрасно владел саблей, стрелял без промаха
и не прощал обидных слов. Вокруг него росло молчание, и куда бы
он не повернулся, его встречало молчание. И это молчание было
столь сильным, что залетевшая в него птица падала мертвой.

О чем же думал сам Бату? Когда стемнело, юноша лег в постель и
стал ждать своего Албасты, поскольку знал, что тот непременно
появится. Сердце его билось, готовое встретить неизбежность. Он
прождал всю ночь. Затем рассвет прокрался в растворенное окно,
послышалось пение первых птиц. Бату лежал неподвижно, уперев взор
в потолок. Вскоре он увидел над собой паука, который, пробежав
некоторое расстояние, завис прямо над его грудью. Любой житель
нашей деревни знает, что Албасты является человеку последний раз
в образе паука, который, увеличившись до огромных размеров, падает
сверху на свою жертву. Однако, ожидания Бату оказались напрасны.
Паук, повисев над ним некоторое время, убежал куда-то в угол и
пропал из виду. Юноша прочитал молитву и успокоился. И тут к нему
пришло странное ощущение. Он вдруг осознал, что в ногах у него
кто-то сидит, и это – та самая женщина не выше полутора аршин
ростом. Дрожь пробрала его до самых кончиков пальцев, Бату лежал,
ни жив, ни мертв, боясь пошевелиться. Это продолжалось довольно
долго, пока он не решился посмотреть ей прямо в лицо. Медленно,
съедаемый одновременно ужасом и любопытством, он перевел взор
в изножье своей постели. И проснулся. В комнате никого не было.
Утренний свет обжил пространство. Бату встал и подошел к окну.
Ветер шевелил верхушки деревьев. Возле сарая мелькнуло что-то
темное и исчезло за плетнем. Это была та самая женщина не выше
полутора аршин ростом.

Албасты его не тронул.

На утро из соседней деревни пришли следующие известия. Там накануне
было убито несколько человек, в том числе женщин и детей. Незнакомец,
которого повстречал Бату, оказался безжалостным убийцей. Его жертвами
становились те, кто приходит к роднику, а это, как правило, женщины.
Он убил много людей по разным деревням. Говорят, злодей дьявольски
виртуозно владел ножом. Он мог метнуть нож с двух десятков шагов
и попасть жертве точно в глаз. Разумеется, встретив возле родника
Бату, этот негодяй имел фору в несколько секунд, но ему не повезло,
что он встретил именно Бату. Такова, вторая из известных мне историй
о Бату Сакаеве.

Надо заметить, что все эти истории не сохранялись на бумаге, а
передавались деревенскими жителями из уст в уста. Хотя, последний
случай зафиксирован в архиве уездной полиции, кроме того, о нем
упоминает газета «Волжский вестник», откуда мы можем узнать, что
«Сего 1842 года, июня 29-го, жителем деревни Луна Бату Сакаевым
был застрелен известный душегуб Хамди Вадас». Разумеется, эти
скудные строчки не дают нам никакой полноты картины и мы можем
почерпнуть отсюда лишь то, что некий Бату Сакаев выстрелил достаточно
успешно.

Так же скупо выглядит, например, известие, напечатанное в той
же газете десятью годами ранее: «сего года октября 14-го крестьянами
деревни Луна был забит до смерти известный конокрад Валюшка Взвесь».
Что мы можем вынести из этого короткого сообщения? Мы ощутим в
душе чувство сострадания и некий неприятный осадок, который оставляет
после себя факт любого самосуда. Однако, если посмотреть на этот
случай из самой деревни Луна, то он может предстать перед нами
совершенно в другом свете.

Личность конокрада порой окутана ореолом романтизма. Но зададим
следующий вопрос. Что означал конь для деревенского жителя? Обидно
назвать его средством передвижения. Во время пахоты его пот орошает
землю вместе с твоим, и вы равны в своем поте. Это друг, с ним
можно говорить, он тебя поймет, он встретит тебя радостным ржанием
с другого конца поля. Это часть твоего сердца. А как поступить
с тем, кто украл столь близкое тебе существо, а потом еще и продал
его неизвестно куда? И потому – в случае поимки конокрада, никаких
переговоров быть не могло, и конец негодяя был предрешен.

Недавно мне попалась на глаза одна фотография, что украшала обложку
известного советского журнала. На ней запечатлен деревенский мужик,
который держит в руках гармонь. Его лицо иссечено морщинами, оно
обветренно лютыми ветрами, это грубое лицо. На нем мятый пиджачок,
какой носят в деревнях по праздникам. На груди – медали с последней
войны. Мужик улыбается, но в глубине его взгляда я угадываю вечное
страдание. В котором – та страшная темная вода, уносящая из деревни
мужчин. Мне знакомы эти глаза, – которые тысячи раз поднимались
к небу – некуда бежать, а надо выжить. Мне знакомы эти руки на
планках гармони, руки, жившие в земле и потому, ставшие как корни
деревьев. Мне знакомы эти уши, грубые, несуразные, как лопухи,
но чуткие, слышащие голоса мёртвых.

А рядом с ним – морда коня. А кого вы еще ожидали увидеть рядом?

Более того. Между любым жителем нашей деревни и конем есть таинственная,
сакральная связь, что живет еще с тех далеких времен, когда вся
надежда была лишь на коня, и которая запечатлена в словах Тараса
Бульбы: «А ну, дети, попробуйте догнать татарина!.. И не пробуйте
– вовеки не поймаете: у него конь быстрее моего Черта».

И потому конокрад, это человек, который пришел украсть у тебя
свободу.

Надеюсь, мне удалось объяснить вам мотивы поведения крестьян,
забивающих кольями конокрада по кличке Валюшка Взвесь? Увы, я
опять отошел в сторону от основной лини моего рассказа, и этот
уход был затеян с единственной целью – убедить вас в том, что
какое бы то ни было документальное изложение событий, случившихся
в нашей деревне, не даст нам о них полного представления. Что
же касается множества историй, передаваемых из поколения в поколение,
– их можно назвать летописью, написанной в душах. Разумеется,
здесь мы тоже можем получить некое искажение действия. Если в
реальности мы видим деревенскую улицу, в конце ее – речку, то
в легенде или истории улица может не вывести на речку, а привести
к мечети. Там действуют другие законы, пространство может искривляться,
заворачиваться, а иногда и вовсе перейти в лошадиное ржание. Крик
может превратиться в птицу, слово может стать змеей, а песня –
преобразиться в огонь, отраженный в волчьем зрачке. Тем не менее,
истории, передаваемые устно, для нас более достоверны, поскольку
именно по ним мы можем судить о тайной сердцевине событий.

И потому я перехожу к следующей истории о Бату Сакаеве, к той,
где он увлечен процессом охоты, как вы помните, я обещал рассказать
три истории, связанных с его увлечением, и эта будет третьей.

(Продолжение следует)