Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Глава 11. Праведник и блудница

Что–то подобное, кажется, случалось и прежде. Стефан, возникший из
небытия и вторгшийся в мое небытие, ибо мое новое бытие,
после болезни, не имело ничего общего с прежним, значит, я успел
умереть и родиться заново, так вот, этот самый Стефан,
опять потянулся ко мне, не замечая, что я уже не тот. А потом
вдруг стал относиться ко мне с неприязнью и избегать меня.

Причина охлаждения Стефана выяснилась довольно скоро. Однажды он
ворвался ко мне злой и взъерошенный, от него крепко разило
алкоголем. Я стал всерьез опасаться, что он меня придушит.

— Я сделал ей предложение, — выпалил он, с трудом придержав поток
самых грязных ругательств, направленных в мою сторону.

— Кому? Мой друг решил пожертвовать свободой, кто же причина?

— Кому?! Коре, конечно, осел... Твоей Коре.

Вот они, печальные последствия их внезапной встречи,
встречи–знакомства, состоявшейся у меня дома. В то время, когда Кора
поступила в университет, Стефан уже его покинул, и, кажется, они
не были знакомы прежде. Мы спокойно пили кофе и болтали,
когда в дверь подъезда позвонили, и я услышал в переговорном
устройстве голос блудного друга.

— Ты заделался барином, — вопил он в аппаратик, — и на порог,
небось, не пустишь нищего друга.

— А где ты был раньше? — отвечал я, — может, и не пущу!

— Кто без греха, пусть первый бросит в меня из окна горшком с
геранью, — прогромыхало из громкоговорителя, это он, вероятно,
намекал на то, что я увильнул в свое время от похорон и поминок
его отца.

— Мой старый друг нашелся, — извиняющимся тоном объяснил я Коре, —
пускать или нет?

— Он такой же умный, как и другой твой друг? — строго спросила Кора.

— Не могу понять, к тому же я давно его не видел.

— Открывай, посмотрим.

Я обреченно надавил на кнопку и через минуту всколоченный Стефан —
без пяти минут доктор наук — стоял посреди прихожей, не
смущаясь противоречием своих стоптанных башмаков с моим узорным
паркетом и лепным потолком, бодрый, с большим бумажным мешком
красных яблок в руках.

— Новому ландграфу на поправку здоровья, — воскликнул он, вручая мне
мешок, — да–да, слышал, знаю, сожалею, понимаю, сам пережил
утрату отца. Но в любой утрате есть и позитивный элемент —
увеличивается количество свободы. Вот посмотри, как шикарно
ты зажил, жил бы ты так, если бы не потерял мать?

— В каких единицах измеряют количество свободы? — попытался вставить я.

Разговор, более монолог, происходил на глазах у Коры, раз и навсегда
отказавшейся беседовать на семейные темы. Она внимательно
смотрела на нас обоих и молчала. Стефан уставился на нее в
изумлении, только сейчас заметив ее присутствие, поскольку
предыдущую реплику он подавал еще из прихожей.

— Кажется, мы не одни, — тягуче пропел он, — шикарный дом определяет
шикарные знакомства. Проклятие! Мадемуазель, откуда вы,
такая, к нам? Давайте знакомиться, этот остолоп, конечно, не
сообразит представить меня вам. Меня зовут Стефан Бруно
Кристиан Тифенбруннер. Если вы когда–нибудь встретите меня на
улице, и я не поздороваюсь с вами, не смущайтесь. Значит я — не
я, а мой брат — Фабиан Отто Карл. Но не стоит с ним дружить
— целибат, увы... — дружите, лучше со мной.

Галина Лукшина "Двойственность"

Что он несет? — изумлялся я, — как подросток, обольщающий нимфетку.
Используя короткую паузу, во время которой Стефан переводил
дыхание, заговорила Кора.

— Мне не показалось, Стефан Бруно Кристиан, что вы дали Петеру
возможность представить нас друг другу, однако же, будем знакомы.
Кора. — Очень спокойно, без тени жеманства ответила она и
поспешила распрощаться.

Стефан вскочил с кресла, в которое его с некоторым трудом удалось
усадить, и попросил позволения проводить Кору. «Это лишнее», —
сказала она, но он все равно выбежал следом, и я не знаю,
что было дальше. Я был зол тогда на него, за то, что он
испортил вечер неэлегантным вторжением, отвадил Кору, выставил
себя и меня дураками. Но скоро я забыл о происшествии, мы
очень мило приятельствовали со Стефаном, поскольку он опять жил
у матушки и почти ничего не делал, дожидаясь присвоения
степени. Прошел год или даже больше, уже и Ганс возник из
небытия. Оба они ничуть не переменились за те два года, которые мы
не виделись, мне было странно разговаривать с ними, для
этого мне приходилось вызывать из царства теней свою
собственную отошедшую, раздраженную тень, давно отрекшуюся от меня
нынешнего, но вскоре я привык и к этому. Откуда этот взрыв?
Стефан решил впервые в жизни сделать что–то не понарошке? Я не
знал, что и подумать.

— Как ты посмел? — негодовал я, — да знаешь ли ты хоть что–нибудь о
ней и о ее семье?

Стефан чуть отдышался и уже готов был поучать:

— Если тебя не интересует девица, тебя не должно интересовать и ее
происхождение. Но даже если девица тебя весьма интересует,
тебя вовсе не обязательно должно интересовать ее семейство.

— Сомнительно. Однако, что же Кора? — спросил я, подразумевая «Бедная Кора!»

— Ты идиот, такая баба влюблена в тебя, как кошка, а ты еще крутишь
носом! — теперь он выбирал более изысканные выражения, — ты
связался с этой потаскушкой Лизой, которая сам знаешь до
чего довела мою сестру, — проинформирован, отметил я для себя,
поскольку добиться от Лизы, случалось ли Стефану застать ее
с Барбарой в каком–нибудь не таком положении, я так и не
смог.

— Так вот, как это выглядит со стороны. Но все же, что она ответила тебе?

— Ты хочешь знать, что она мне ответила? Изволь, она очень вежливо
осведомилась, почему мой выбор пал именно на нее. Она
сказала, что ничего против меня не имеет, но замужество никак не
входит в ее планы. Единственное, чем она может мне помочь, —
провести со мной ночь, только одну ночь, быть может, это
удовлетворит меня в позитивном или негативном смысле. Это не
было даже капризом, так — милостыней, распущенностью.
Сакральная блудница!

— И что же, ты принял предложение?

— Да, и я провел с ней ночь, и я хочу ее любви еще и еще. Я провел с
ней ночь, а утром она указала мне на дверь.

— Ты получил царский подарок и не заметил этого, — грустно отвечал я
Стефану, — царица и блудница — для тебя одно и то же,
уходи, ты сам дурак, я не хочу тебя видеть.

А сам думал, как отреагировала бы Кора, если бы с подобным
предложением обратился к ней, положим, Ганс. Но Ганс никогда не
обратился бы к ней ни с каким предложением, поскольку питал к ней
не менее сильную и необъяснимую неприязнь, чем она к нему.

— Ах, поэт, какие тонкости! — прокричал Стефан и ушел прочь.

Стефан получил степень и уехал на два года в постдокторат в
американские штаты. Он поселился в окрестностях Бостона и,
предпочитая изображать, что наши отношения ничем не омрачены, писал
изредка ленивые письма, которые разочаровали как меня, так и
Ганса. «Он отупел там», — комментировал Ганс эти послания. А
я сделал неожиданное открытие, что наш друг совершенно не
владеет пером: грубые, неловко составленные, рубленые фразы,
ко всему приправленные кое–где грамматическими ошибками,
находились в острейшем противоречии с цветистостью и
правильностью его устной речи. А ведь верно, до того, как он уехал в
Америку, мне не приходилось видеть ничего, вышедшего из–под
его пера. Но в юности мне казалось, что именно он, с его
буйным воображением, завидной энергией и универсальностью,
рожден писателем, а не я или, тем более, Ганс.

Он провел за океаном свои два года и остался еще на два года, ни
разу не выезжая за это время в Европу. И вдруг от друга,
которого мы уже считали потерянным для нас, стали поступать
фантастические известия.

Он женится на своей студентке — молодой темнокожей красавице
(ого–го, — только и выдохнули мы). Он оставляет науку и уходит
работать в фирму, вопреки желанию своей молодой жены (она —
умница, а он — дурак, — единодушно решили мы с Гансом). Какая
разница, где заниматься частностями? — отвечает Стефан. Он
собирается взять квартирную ссуду и купить дом (правильно, —
комментирует Ганс, безумие, — вздыхаю я). Он рожает дочку. Мы
отсылаем подарки, воздержавшись от комментариев. И, наконец,
он предполагает скоро вернуться, поскольку его жене хочется
жить в Европе. Как странно, подумали мы.

Продолжение следует