Искусство

/Комар и Меламид. Стихи о смерти. – Библиотека Московского Концептуализма Германа Титова, 2011. – 308 с./

…Помнится, когда-то эта книжка согревала ее дарительницу в Москве на Щелковском вокзале, покуда автобус запаздывал на шесть часов. Что же было такого интересного для типичной блондинки, хоть и университетского профессора, чтобы коротать с ней промозглый вечер? А вот что, оказывается.

Во-первых, стихов, слава Богу, в сборнике «Стихи о смерти» Комара и Меламида нет. Во-вторых, полно интересных картинок. То юный пионер линейкой свой половой орган измеряет, то гигантские собачки совокупляются. А еще фотки авторов из Америки: то они над Статуей Свободы изгаляются, то гильотину для кого-то мастерят на фоне небоскребов. В принципе, известно, для кого, ведь художники Комар и Меламид – известные могильщики не только соцреализма, но и всех существующих стилей и жанров в искусстве. Короче, ничего святого, сплошной винегрет из сакральных символов нашего советского прошлого. Одна из живописных работ так и называется, отсылая к классикам марксизма-ленинизма: «Призрак бродит по Европе, призрак эклектизма».

В книге много Сталина, Ленина и лагерных, должно быть, костей. Мало пионеров и собачек. Слева картинки и прочие словесные виньетки вроде «Мышь – не белка. Грецкий орех съесть не может», а справа – размышления и мемуары: «Когда мы учились, мы дружили с двумя натурщицами: Таней и Олей. Им было тогда лет 18-19. Значит, сейчас – под сорок… Где вы? Таня и Оля». В целом, весьма концептуально, даже когда авторы, казалось бы, просто рассказывают о природе: «Осень в московском парке им. Горького. За будкой, обклеенной мокрыми афишами, ебутся стоя. Видна качающаяся в воздухе женская нога». Сами же Комар с Меламидом, подобно пионеру с картинки, не меряются славой, и повествование частенько ведется от единого лица, то возникающего со словами «хочется бросить все и заняться разведением хищных пони», то сухо информирующего о том, что «Зигмунд Фрейд очень любил сметану», а «черный вар и белый карбид – запахи и цвета моего детства». Страшно похоже на то, как работали Ильф и Петров, наследуя которых, авторы книги пишут о своем обоюдоостром знакомстве: «Когда мы познакомились в классе анатомии, мы взяли бутылку на двоих – третий молча плавал рядом в ванне с формалином».

На самом деле, последователи русских авангардистов и отцы-основатели соц-арта, Виталий Комар и Александр Меламид – это два неутомимых апостола нескучного искусства. Всегда что-то изобретают и придумывают, вместе и по отдельности, и данная книга – сборник нерифмованных, но все равно белых, словно верлибр, текстов на концептуально черных квадратах страниц – очередная реанимация памяти обо всем хорошем, что было у Малевича, на пути к победе эклектизма. «Хотели писать об искусстве, – сетуют авторы. – Но мысли об искусстве не лезут в голову». А о чём, спросите, лезут? О разном. «Чтобы заглушить мысли, пьем водку, читаем газеты и рисуем картины», – сознаются в книге. Да, еще Гоголя часто поминают. Ведь когда сначала кикиморой, как Пригов, кричат «я корова, я жевать устала», а после выдают на гора афоризмы вроде «наша жизнь – это тень, отбрасываемая нашей смертью» – разве не косноязычием гоголевского сумасшедшего, время от времени прозревающего, данная философия кажется? И так же, как шишка под носом алжирского бея сопряжена у Гоголя с чрезвычайно больно бьющейся палкой, размышления об авангарде у Комара и Меламида перемешаны с мелкотравчатыми деталями коммунального детства.

 «Каждый человек хоть раз в жизни должен попробовать смесь шоколадного мороженного с рубленной малосольной селедкой» – этот рецепт как нельзя лучше отражает идею сборника «Стихи о смерти». Личная биография здесь неотделима от истории страны и даже мирового искусства, а иллюстрации… Как это по-русски? Наверное, пускай лучше авторы скажут. «По дороге в мастерскую у китайской витрины с утиными ушками показалось, что нашли слово, объясняющее все, оно вертелось на языке и потом пропало». Зато, говорят, Кандинский в конце жизни очень хотел нарисовать – нет, не утиную тушку, а всего лишь гуся, но не решался. Комар и Меламид решаются рисовать даже Ленина, и очень похоже, а вот со «стихами о смерти» у них не выходит. Афористические заметки, напоминающие «Записные книжки» одного из авторов «Двенадцати стульев», – вот какие это «стихи», похожие на заготовки к названиям ненаписанных картин. «Портрет матери художника, бреющей ноги». (Не художнику). Тоже эмигранту Вагричу Бахчаняну, автору подобных минимализмов в духе юмористической полосы «Литературной газеты», наверное, понравилось бы. Что же касается «объясняющих» слов, то с ними надо бы поосторожнее, словами подобные вещи не объяснить, об этом даже один из авторов пишет: «В детстве, я помню, бабушка крикнула маме: «Блядь!» Почему-то я обрадовался звучанию незнакомого слова, стал прыгать на одной ноге и повторять: блядь, блядь, блядь. А потом спросил, что это значит. Мама обманула меня, объяснила это слово неправильно». Короче, эта книжка еще и не для детей.

Ну, а взрослым стоит напомнить, что одним из самых известных проектов Комара и Меламида после «Ностальгии по социалистическому реализму» (1981–1983) были вариации на тему «идеальной картины» под названием «Выбор Народа». Это когда, словно интерпретируя басню Крылова о слоне-живописце, послушавшемуся друзей и пририсовавшему к своему творению массу деталей, художники на основании социальных опросов населения создали самые  любимые и самые нелюбимые картины России, Америки, Германии, Китая, Франции, Украины и.т.д. Неудивительно, что в предисловии к «Стихам о смерти» авторы сокрушаются о том, что в последнее время их «соц-арт» все больше походит на «концептуальный эклектизм», и что, в принципе, все это уже было в СССР. Только называлось иначе – «наглядной агитацией», например. Мол, «зачатые на улицах, при оформлении первых революционных праздников, эти красные шествия, транспаранты, стенды и лозунги есть единственные, выжившие при Сталине концептуальные ветви русского авангарда». Может быть, поэтому авторы страстно желают очутиться в «зазеркальном мире, созданными художниками рекламы»?

Таким образом, «Стихи смерти» – это как бы поминальные речи «о бесконечном конце нашего уникального исторического опыта». По-крайней мере, так гласит предисловие. Звучит, конечно, как «бесконечный тупик» из названия книги Дмитрия Галковского, если бы не пущенный гулять с первой страницы книги вышеупомянутый лозунг «Призрак бродит по Европе, призрак эклектизма». То есть, и «тупик» тоже, что, конечно же, попахивает всеядным постмодернизмом, но авторы предпочитают называть это по-своему. Так, например, предвосхитив бытовой «постмодернизм», ставший визиткой Владимира Сорокина, авторы «Стихов о смерти» в свое время соединили американский поп-арт с пародией на соцреализм. Хотя, если честно, никакого «постмодернизма» у Комара с Меламидом быть не могло, поскольку бессердечному постмодернизму чужды горькие чувства иронии и сатиры, тогда как соц-арт наших героев – это именно ироничное преображение образов советской пропаганды. «Остались только “китч” и пародия на него, – утверждают они. – Все, что не пародия, – есть китч». Налицо этакий постмодернизм с человеческим лицом. Кстати, когда это «лицо» приобрело «общее выражение», и соц-арт в СССР стал массово тиражироваться в период перестройки – то есть, искусство в очередной раз приблизилось к народу, а радикальные жесты стали откровенным китчем – художники сменили свою манеру, занявшись вышеупомянутой «народной картиной» в стиле дедушки Крылова. Ведь настоящему художнику, познавшему, к тому же, тягости и лишения службы советским музам, всегда есть чем заняться на благодушном Западе. «Главное, чтобы жизнь не стала лучше, чем она есть», – заклинают авторы сборника, рассказывающие нам о смерти.