Литературная критика

Саша Кругосветов. Счастье Кандида. – М.: АСТ, 2021. – 416 с. – (Городская проза).

…Пространство в этом феерическом романе имеет обыкновение растягиваться, в то время как временной континуум, даже обремененный футурологической механикой вроде гаджета, качающего деньги из воздуха, остается неизменным. Здесь вообще все без обмана: Петербург, двухтысячные, никакой альтернативной истории. Чистая литература, бьющая ключом из всех стилистических скважин, ведь «Счастье Кандида» Саши Кругосветова – это и модернизм, и абсурд, и фантастика в ее классическом изводе. То есть, удовольствие от текста, повторимся, растягивается во всей своей стилистической неге. Словно подвальная коморка главного героя, бомжа по кличке Кент, когда он упирается ногам в потолок, лежа на трубе центрального отопления. Что, опять-таки, свидетельствует о «творческом» подходе автора к реальности, помеченной постмодернизмом в духе Саши Соколова, а также связи с традицией вроде гипертрофированных пространств у Виана (с его оживлением предметов) и Кржижановского эпохи коммунального «Квадратурина».

Но если герой последнего был беспомощен «среди четырехуглой, ежесекундно растущей и расползающейся тьмы», то у Кругосветова все несколько иначе. Его герой – не коммунальный житель, а декадент, бретер, «бывший капиталист и за ним менты с бандитами гоняются» – с самого начала отлично обживает пространство этой прозы. Обустраивается, например, в подвале, побывав в 90-х нуворишем и плейбоем и утратив все в нулевые. Времена другие, удобства не во дворе, а в голове, и поэтому так много вариантов выживания у нашего наивного, казалось бы, Кента. Не метафизических или фантастических, как у тех же «коммунальных» предтеч, а вполне реалистичных. Недаром в предисловии Евгений Попов отмечает, что перед нами «роман, сочетающий юношескую писательскую наглость с житейским опытом всё повидавшего советского человека».

Впрочем, из реалистического в романе, наверное, только сюжет. Главный герой когда-то был владельцем знаменитого ООО «Раздевалов Ltd», но бизнес отобрали, и переоценка ценностей не заставила себя ждать. В поисках любви наш Кент, фривольный и гривуазный, дефилирует по городу, проведывает своих приятелей, королей свалки Шплинта и Сяву, старого друга Румба, ученого затворника Шародея, слушающего музыку с ведром на голове, словно легендарный  Каравайчук, знакомится с «писателем пустоты», напоминающем известно кого, с адвокатом Гезником и следователем Прихватовым. Ну, и находит, наконец, свою возлюбленную Надю. Недаром его зовут Кандидом – словно в фарсе Вольтера, где такой же простак, изгнанный из общества за нескромное поведение, путешествует по миру.

Впрочем, сюжет в романе не особо важен, хоть это и не «орнаментальная», как может показаться, проза в постмодернистской аранжировке. Главное, роскошь стиля, которым эта история любви отличается от любого ее пересказа.  Словом, фантасмагории в «Счастье Кандиде» хватает. Например, венчание главного героя, напоминающее бал у сатаны в «Мастере и Маргарите» Булгакова. Когда очередная «нехорошая квартира» расширилась до гигантских размеров, словно у вышеупомянутых Соколова с Кржижановским, позднее и вовсе превратившись в настоящий двухэтажный дворец, «а магазин канцтоваров и сувениров вместе с персоналом пришлось свернуть в рулон и оставить в подсобке у дяди Дани на хранение до лучших времен».

Такие же по духу и характеру словесные игры в романе, похожем одновременно на тесный пенал «питерских» персонажей и веселую шарманку литературного карнавала. Там, где футуристы и ничевоки с маршем на Невском под лозунгами «Долой стыд!» и «Пусть живет публичный поцелуй в голую грудь». Роман ведь по жанру еще и плутовской, авантюрно-эротический. И в первую очередь, петербургский. Как же при этом без обэриутов? «Хочу влюбиться. Хочу любиться, юбиться, биться, иться, ться, ся, Я! А если наоборот? Хочу ясьтибюлв, ясьтибюл, ясьтибю, ясьтиб, ясьти, ясьт, ясь, Я! Все это про меня: хочу любить и быть любимым!» – заявляет главный герой.

Стилистическая эквилибристика тоже на удивление хороша – здесь и отсылки к «настоящему» «Кандиду» и «Песнь песней», и кунштюки футуристов, и суконный новояз в духе «абырвалга» и заодно кэрролловские «мюмзики в мове». Не обошлось и без аллюзий на современную литературу. Например, фигура упомянутого «писателя пустоты» – чем не пародия на известного автора? «Плезневич предпочитает старомодный стиль работы над книгами: он использует чернильницу и перо самой обыкновенной птицы колибри или, в крайнем случае, магеллановой утки-парохода. А еще перед ним лежит чистый лист бумаги, и, разглядывая его, он выплескивает свои гениальные мысли, посвященные проблемам и философии Пустоты. Поэтому рукописный лист с виду остается совершенно пустым, но это только с виду!»

Упомянув  вдобавок «Поэму конца» Гнедова с подобным «пустотным каноном» на страницах 1913 года, заметим, что финал в романе Саши Кругосветова не менее футуристичен. Главному герою предлагают улететь, но не как Мюнхгаузену на пушечном ядре, а на совершенно фантастическом проекте времен раннего социализма. Представьте себе летающую колонию людей, которые возвращаются на Землю лишь на работу да по иной служебной нужде. А в остальном – зеленые легкие космоса, рай для переселенцев, веселое Рио-де-Жанейро для очередного великого комбинатора.