Литературная критика

Свеча негасимая. — Составитель Т. Ивлева. - СПб.: Алетейя, 2020 - 324 с. - (Серия «Коллекция поэзии и прозы»).

…Свеча в названии этой антологии, куда вошли стихи и проза 37-ми авторов, живущих в разных частях света и пишущих на русском языке – от Канады до Германии и от Нью-Йорка до Киева – представляется символом не только обновления-возрождения, но и ясности, света, свечения (а также горения и сгорания, воскурения и сжигания). Подбирались участники, конечно, не по такому принципу, и все-таки, эстафета неминуема. Передают же ее, в частности, Александр Айзенберг (Гамбург) и Виталий Амурский (Париж), Александр Спренцис (Киев) и Евгений Лесин (Москва), Борис Марковский (Бремен) и Борис Фабрикант (Борнмут), Мария Савкина (Санкт-Петербург) и Андрей Коровин (Москва). Также представлены коллекции рисунков и чёрно-белых фоторабот: Владимира Сычёва (Берлин), Владимира Базана (Париж), Владимира Титова (Париж) и Натальи Говши (Миссиссога, Канада).

Словом, вроде бы ясно, и всех, как всегда, не упомнишь, здесь бы брать и читать самому, но вот некоторые из авторов, те, которые за белизну и свечение… «— Ты чувствуешь. Новая ясность. Чистота в воздухе. Что-то в природе изменилось. Где-то там, под снегом, в корнях и стволах бродит новая жизнь», - взять бы мотто из Игоря Шесткова (Берлин), да только в этом случае он про перестройку, не рифмуется. «От беглого луча. / И словно ты в миру / Не появлялся сроду, / И не горел твой дух / Как белая свеча», - предлагает рифму поточнее Наталья Шабло (Подмосковье). «Ясным бликом коснувшись портрета, / Освети только главного суть. / У поэта в руке сигарета / Коротка, как земной его путь», - заключает в «Заклинании свечи» Татьяна Ивлева (Эссен), составившая, кстати, антологию.

Как видим, поддерживают костер дружбы народов и экономят электричество многие авторы, и действительно, отрадно слышать их трассирующую сквозь расстояния перекличку. Точнее, «и радостно мне слушать перекличку / поэтов всех народов, всех времен», - как писал киевский классик. Да разве только он, сгоревший в свои двадцать два? «Что за огненные кони возвращаются с небес? / Ангел их устало гонит или бьёт под рёбра бес?» - вопрошает уже сегодня Миясат Муслимова (Махачкала), у которой совсем сногшибательное «Как мягок карий цвет, стекающий к сосцам…» Словно во сне, правда? Или как это было в упомянутую прибалтийскую перестройку? «Матушка возьмет ведро-о-о-о, / Молча принесет во-о-о-оды». Хотя, сны у всех, как правило, одинаковые, ностальгические. «Тогда я говорю в выключенный телефон: - вспоминает Александр Айзенберг (Гамбург). — Где этот идиот? А из выключенного телефона брат мне говорит: — В милиции. И я как-то сразу оказался в милиции».

Или, скажем, из той же русской оперы не местного разлива. Знаете ли вы, к примеру, как живется в Баден-Бадене, городе сплошной русской славы, откуда, словно из хрестоматии по литературе, звучат знакомые голоса? «Продай свою голубую ленточку и вышли деньги», - взывал к любимой проигравшийся петербургский классик. И все это вечно, неумолимо, не отыграться. «Дверная ручка, / гладкая на ощупь, / дубовый шкаф, / приставленный к стене, / и раритетов / высохшие мощи — / все будут жить, / не помня обо мне», - напоминает оттуда Алесей Глуховский (Баден-Баден).

Но все мы, как водится, не умрем, тем более с похмелья, небось не с Лесиным вчера пили. «Мой товарищ, мой добрый приятель, / Мы бухали почти каждый день… / Умер он у себя на кровати. / Просто жить стало, видимо, лень», - настаивает упомянутый Евгений Лесин (Москва), у которого все на злобу дня, с послевкусием даже не перестройки, а вообще 90-х.  «Выходишь прочь, / почти раздетый, / стоишь, как пугало, / в саду, / слепой от утреннего света, / со вкусом яблока / во рту», - вспоминается «спасительный» Глуховский из города имени Достоевского. И вот уже, не вынимая изо рта ни фонемы, ни аффрикаты, мы оказываемся в Харькове. А там уже Инна Иохвидович (Штутгарт) рассказывает, как «знакомый художник показал ей свою картину, на которой был изображён президент Кравчук в гетманском одеянии и с булавой, а внизу вязью было выписано: «Я пришёл дать вам волю от …» — и перечислялись все продукты питания».

И все-таки, как справедливо отмечает следующий участник антологии, Виталий Амурский из города Парижа, пишущий о сталинских лагерях и маршале Жукове, «в преодолении любой кризисной ситуации всегда играют свою роль как знания, так и культура». Но это из биографии, стихи же такие: «Тяжёлой тенью прошлое на сердце / Лежит, и всё же, как свеча, / Мерцает мысль: без этого наследства, / Быть может, был беднее б я сейчас».

Как видим, свечи – это не пассатижи, как у Высоцкого, они и в Париже нужны. А уж как они важны в Москве, где родилась и живет Лера Мурашова! «В наших тёмных краях только пыль и прах, / и кладбищенский страх свечи», - сокрушается она, а нам и не страшно. Ведь уже на половине антологии становится ясно, как это – жить без страха и упрека, иногда даже без слов, зато душевно, как Леся Тышковская из того же Парижа, что и раньше. «Если бы / я умела писать сердцем, / я бы отказалась от рифмы и ритма, / от ассонансов и аллитераций, / от метафор и прочих / атрибутов поэзии. / И даже, возможно, — от слов».

И не важно, что так жить и писать уже предлагал Леон Фелипе, а говорить сердцем учил своих героев Владимир Сорокин – главное, чтобы все мы были здоровы и могли не только говорить, но и слушать и даже слышать. Например, запахи, а не  симптомы ковида. «Небо стало золотистым, и все вокруг вдруг сразу запахло, - вспоминает героиня рассказа Ольги Шушаковой-Гамарник из города Петах-Тиква. - Поле, речка. Поле пахло травой, а речка прохладой. А все вместе дымом от сгоревших кизяков». В то же время ее соседка по антологии и месту проживания Нелли Бородянская ужасается: «Как же я поверила в любовь, / что не ощутила запах серы, / лязг зубов и звоны кандалов?..»

Хотя, как справедливо отмечает Артур Новиков из Киева, не место красит человека, а его, места, проживание – точнее, переживание. «Можно родиться в Алма-Ате, и это ровно ничего не значит, - уверяет он. - Но можно родиться из Алма-Аты, так Зенков, Домбровский, Гумилев, Калмыков и, наверное, я — так произойдет жизнь, а в ней, в жизни — город». И пускай на севере и на юге ветер равно холодит, как говаривал классик, объединяет сегодня не только авторов, но и целые страны с континентами совсем, совсем другое, о чем в давнем киевском тексте того же Новикова читаешь как некое грустное пророчество. «Маски Эдгара По. Интересно, какие маски предпочитал Эдгар Аллан? — греческие, кабуки или, возможно, черноногих? а если живал в Новом О, то вдруг и африканские?» Слава богу, добавим, что до нынешних медицинских он не дожил, иначе выбор был бы ох как предсказуем…