Литературная критика

Вячеслав Харченко. Чай со слониками: повести, рассказы. — М.: Время, 2018. — 320 с. — (Самое время).

…Открывает эту книгу малой прозы повесть «Спутник». Сумбурная, непутевая, жизненная, как судьба героя, если под словом «жизненная» понимать, что рассказано хорошо, с надрывом. То есть, верится не с трудом, а вообще забываешь про веру и даже Отечество, Если, конечно, не иметь в виду, что ах Арбат мой Арбат, ты мое отечество, а просто узнавать  коллективную судьбу страны в образе автора-интеллигента.

По сюжету, друзей у столичного журналиста вроде бы много, а выпить либо не с кем, либо все они – мужья любовниц: о чем с ними пить? Хотя, можно в баню, конечно, сходить. Читать об этом забавно еще и оттого, что топонимы все сплошь узнаваемые. «Не могу найти Лелю. Зашел в галерею «Танин» — нет Лели, зашел в «Фаланстер» — нет Лели, зашел в «Билингву» — нет Лели». Или «пригласил в Булгаковский дом на Сикорского», а потом «с Андреем поехали в баню в Люблино»,

Наверняка и героев этой книги кто-то без труда узнает, и это неудивительно в случае такого автора-бытописателя. Словом, грех не послушать. «Честно говоря, я плохо помню стихи, - сообщают нам, - но хорошо знаю, кто с кем спит, кто с кем живет, кто кого издал и чего это стоило». И в данном случае, заметим, все совпадения не случайны, и узнаваемые личности, надеемся, того заслуживают. Как бы там ни было, но Довлатова точно можно узнать. «Не понимаю я Раю. Как будто она всегда хочет затеять драку. Приходится сдерживать. Очень тяжело».

Поэтому лучше о рассказах – они не такие сумбурные, как первая повесть, в них события плотно спаяны в сюжет, как у Шукшина («Домик-пряник») или даже Натальи Медведевой («Два километра»), когда речь о неверных женах, и почти гениальны, если их там нет. А есть, например, прошлое, кажущееся герою смешным и ненужным. А на самом деле, опять-таки, коллективным – то ли грехом, то ли счастьем, то ли судьбой, которую даже на старом «Форде» не объедешь. «Теплые вещи нужны, но баба Нина оставила у меня кроличью шубу и теплое демисезонное пальто. Сказала, женишься — пригодится». Помните, это «пригодится» у Кости Кирпича, когда он у Жеглова папиросы стрелял? Действительно, тяжело.

«Любовь без слез и комплиментов» в этом сборнике - книга рассказов, в которых вроде бы коротко зарисованы подсмотренные ситуации, а на самом деле – боль, ностальгия, непонимание. И желание не то чтобы вернуться, а хотя бы не стать таким, как теперь. «Один раз в детстве в гастрономе хотел сырок за четырнадцать копеек взять, но меня поймали и отвели к маме, а тут я встал, бочком, бочком и украл осетра для Любы». Если вчитаться, то живет в этих рассказах все та же Родина, которую любили все без исключения герои 90-х. Начиная фильмом «Брат» и заканчивая сериалом «Не родись красивой». Последний, конечно, это уже нулевые, но Родина в нем как раз из коммунального прошлого. «Ей семнадцать лет, а она ходит с косичками в шерстяной перхотной раздутой кофте, в чулках советских, бабушкиных, в юбке брезентовой до икр, в дедушкиных роговых очках, в стоптанных, почти деревянных сандалиях». Кто на такую позарился, помните? Правильно, модный и прогрессивный начальник, потому что к таким приходят рубашку после драки зашивать. Выслушает, пожалеет и зашьет. Или даже застрочит.

И даже в новой жизни, когда, казалось, все можно – тронь ее за коленку, и она твоя – герои рассказа «Чай со слониками», давшего название сборнику, о чем на кухне говорят? Все о том же, «кухонном» – «Солженицын не писатель, а журналист», «Сопровский тяжеловат, как чемодан без ручки», «Гандлевский прекрасен, но какой-то сухой». И на контрасте с этим – разговоры из соседней комнаты: гротескные, неуклюжие, как красный пиджак в гардеробе депутата. «- Я вчера продал состав тушенки, целый состав просроченной тушенки. — А я алюминия десять тонн, представляешь, десять тонн. — А у меня есть миллион баррелей нефти, тебе не нужно? — Нет, что ты, я сахаром торгую».

И поэтому, опять-таки, лучше о рассказах, в которых любимые девичьи имена автора - Леля и Люба, и где потом знаете, как бывает? Даже в самой хорошей прозе, где стреляются от ревности в оба виска, не найдя Родины на привычном месте, не совсем так. И все порой из-за одного лишь взгляда, который у автора этой книги акцентирован почти в каждом рассказе – то бабушка, уезжающая в Израиль, посмотрит с тоской, как на брошенного щенка, то жена со спины оценит. «И был это такой ужасающий, чудовищный, презрительный и брезгливый взгляд, которого я никогда у нее не видел, когда она прямо смотрела мне в глаза».

Да и в остальных фигурах речи, тоски и ностальгии – какие расклады в этой прозе, если не психоанализ, а простые правила хорошего отношения к лошадям применить? Герой в них – все сплошь слабая безвольная личность, которую в нем и любят бабы, а он этим пользуется. Как стаканом в автомате с газировкой – вроде бы пузырьки, а возвращать все равно придется. «Она же самая красивая на курсе, супердевочка с картинки, а я козел вонючий, приземистый, неудачник», - восторгается герой язвам на языке после коллективного питья.

И все-таки в чем прогресс нынешней половозрелой прозы такого образца? Ни автор, ни герой не отказываются от прошлого, сформировавшего настоящее, а стараются жить (и писать) так, чтобы читателю не было мучительно больно за их бесцельную исповедь. Помните, как героя «Улицы разбитых фонарей» спрашивали после того, как «все случилось» о том, «кто же мы теперь» – любовники, сожители? И его циничный ответ, заслуживший пощечину: «Партнеры». А вот сказал бы он что-нибудь насчет спутника… Вот и автору этой книги и заодно одноименной повести, в нее вошедшей – не по морде, а премию какую-нибудь дать – как спутнику и современнику своего времени. Не большую, но обязательно новую, словно мир социальной словесности.