Поэзия

4 июля этого года французскому поэту-сюрреалисту Роберу Десносу (1900 – 1945) исполнилось 120 лет. Не хочется писать «исполнилось бы», ведь Деснос из числа тех, чья жизнь в литературе и культуре продолжается и после смерти, подчиняясь особому циклу перерождений, выходя за пределы личной истории и эпохи. До вхождения в литературу, до оплодотворения духом, логосом, языком, она подобна латентному созреванию. Первое обращение к поэзии – зачатие. Состоявшаяся литературная карьера сродни внутриутробному развитию. А смерть – не что иное, как рождение того трансцендентного вневременного Десноса, о котором опочивший творец его краткой земной биографии ничего не знал, как ничего не знает эмбрион о выросшем из него человеке. Этот Деснос принадлежит уже не самому себе и обстоятельствам своей эпохи, но мировой культуре. Он живет жизнью бессмертных в каждом новом переиздании, прочтении, переводе. В частности, на этих страницах. И каждый переводчик оказывается чудесным образом сопричастен его бессмертию и перевоплощению, как, впрочем, и каждый, читающий его стихи. Нет ничего удивительного в том, что сам Деснос прекрасно знал об этом уже в молодости: «Моя собственная смерть, я убежден, станет лишь одним из эпизодов моей жизни, которая в любом случае пойдет дальше, своим чередом» (1924).

Ревнивый и ревностный Андре Бретон называл его «пророком сюрреализма»: Деснос легко и органично вписался в круг новаторов словотворчества уже в возрасте 19 лет. И моментально стал своим среди именитых дадаистов и сюрреалистов, таких как Тристан Тцара, уже упомянутый Бретон, Филипп Супо, Марсель Дюшан, Поль Элюар, Луи Арагон, Фрэнсис Пикабиа, Макс Эрнст, Ман Рэй. Трудно выделиться на фоне столь ярких и неординарных творцов нового искусства, но Десносу это удалось: он был признан непревзойденным мастером автоматического письма и на протяжении пяти лет, с 1924 по 1929 гг., редактировал главный печатный орган движения – “La Révolution surréaliste” («Сюрреалистическую Революцию»). Его ранние сюрреалистические стихи, – созданные в состоянии особого поэтического транса, в который он мог ввести себя без видимых усилий за столиком в кофейне, – стали эталонными образцами затеянного Бретоном и его сподвижниками литературного эксперимента. Поль Элюар, с которым Деснос, как и с Бретоном, размежевался уже к началу 1930-х гг., не разделяя их симпатий к коммунизму, писал о нем позднее, забыв былые размолвки, как о «самом непосредственном, самом свободном… самом смелом из всех».

Илья Эренбург посвятил Десносу главу девятнадцатую третьей части своих знаменитых мемуаров «Люди, годы, жизнь», отметив присущее ему сочетание страстности и мягкости, человечности, и, при всей изощренности, почти зауми, стремление «понять и быть понятым». Полагаю, это было отличительной чертой Робера Десноса – умение безусловно влюблять в себя тех, кто оказывался рядом; так вызывает любовь все подлинное и живое, пробуждая ее без завоевания, но тем сильнее.

При этом подлинное и живое нередко притягивает к себе вихрь слепого разрушения, особенно во времена тотальных войн и тоталитарных режимов. Имена Федерико Гарсиа Лорки и Осипа Мандельштама закономерно вспоминаются в этом печальном контексте (и неверно утверждать, что они не смогли «ужиться с диктатурой», все как раз наоборот: диктатура по самой своей природе не способна ужиться с носителями творческой свободы, потому и стремится уничтожить их). Имя Робера Десноса может быть смело поставлено с ними в один славный ряд. Ибо «пророк сюрреализма», полагавший, что это течение должно развиваться вне актуальной политики, и не приветствовавший заигрываний собратьев по перу с коммунизмом, во время оккупации Франции стал убежденным и отважным антифашистом, борцом и мучеником Сопротивления. В этой героической ипостаси, несколько оттенявшей более раннюю и плодотворную сюрреалистическую ипостась, Деснос и был представлен уже в 1960-е гг. – во многом благодаря стараниям Ильи Эренбурга и переводам Михаила Кудинова (1922 – 1994) – советскому читателю.

Он писал очень разные стихи. Сложные, заумные для рафинированных интеллектуалов и бесхитростные, простые («сказки-песенки») для детей; рассудочные, сконструированные и чувственные, вдохновенные; темные, абсурдистские и прозрачные, ясные, в духе провозглашенной им самим «эстетики понимания». В начале 1940-х гг. Деснос сознательно перешел от феерических авангардных манифестов и тонкой любовной лирики к пропагандистским стихам, открыто призывавшим соотечественников всеми силами бороться с захватчиком. Он публиковал эти крамольные тексты под псевдонимами в различных подпольных изданиях. За такую смелость Деснос и поплатился сначала свободой, а затем жизнью.

Как истинный романтический герой он пожертвовал собой во имя родины и любимой женщины. Накануне визита гестапо Десноса предупредили анонимным телефонным звонком, что тучи над ним сгустились, и ему не стоит ночевать дома. Ареста можно было избежать, но поэт опасался за безопасность жены и не пожелал скрываться. Бельгийка Люси Баду, прозванная Юкой, на протяжении многих лет была его возлюбленной, подругой и музой. Он называл ее сиреной, а себя морским коньком. Первоначально Юки была замужем за другом Десноса японским художником Фудзитой, но тот, увидев, сколь сильная любовь вспыхнула между ними, добровольно уступил жену поэту. Не желая бросать любовь всей своей жизни на произвол судьбы, Деснос в роковой вечер остался дома и сдался гестапо.

За ним пришли 22 февраля 1944 г. Поэт был помещен в тюрьму Френ. Его отправка в концлагерь также могла быть предотвращена, но роковым образом вмешался соотечественник-коллаборационист, некто Алэн Ламбро, который добился для поэта наихудшей участи. Десноса депортировали.

Вскоре он писал жене из концлагеря: «Я не знаю, получишь ли ты это письмо ко дню твоего рождения. Я хотел бы тебе подарить 100000 легких сигарет, 12 платьев от великих кутюрье, квартиру на улице Сен, автомобиль, домик в Компьенском лесу и маленький букетик ландышей за 4 су...»

Деснос прошел через Бухенвальд и другие лагеря, подвергся нечеловеческим лишениям и страданиям, прежде чем умер от тифа в Терезиенштадте, в Чехословакии 8 июня 1945 г. Произошло это спустя месяц после освобождения лагеря советскими войсками. Последние дни Десноса скрасили молодые чешские литераторы, ценившие его творчество. Витезвал Незвал откликнулся на его смерть поэтическим некрологом. Затем останки поэта были перевезены во Францию, где он похоронен на кладбище Монпарнас в Париже.

Напоследок приведем краткую выдержку из мемуаров Ильи Эренбурга, об одном сущностном разговоре, который произошел у него с Десносом задолго до трагической гибели последнего.

«Мы случайно встретились на бульваре Пор-Рояль. Я жил тогда на улице Котантен возле вокзала Монпарнас: но почему-то мы пошли в сторону Сен-Марселя и оказались в кофейне при мечети. Там было темно и пусто. Это было в 1931 году, когда Деснос был счастлив: он нашел Юки, много писал, да и внешне как-то успокоился.

Не знаю почему, мы заговорили о смерти. Обычно люди избегают таких разговоров, каждый предпочитает об этом думать в одиночку… я никогда не начал бы того разговора, начал его Деснос, и начал неожиданно – не с мыслей о своем конце, а с длинных рассуждений о космосе, о материи. Он как будто обрел новую веру: “Материя в нас становится мыслящей. Потом она возвращается к своему состоянию. Гибнут планеты, наверно, гибнет и жизнь на других небесных телах. Но разве от этого мысль становится ниже? Разве временность лишает жизнь смысла? …”»