Комментарий | 0

Интерпретация древнего мифа в духе дада

 

Юношеская поэма Робера Десноса

 

Макс Бекман. Триптих «Аргонавты».

 

 

1919 год – с его удвоенной символикой начала и конца, последовательно переходящих друг в друга, – стал важным рубежом для французского поэта Робера Десноса (4 июля 1900 – 8 июня 1945). В этом году он, недавно примкнувший к дадаистам, вступил в только что образованную сюрреалистическую группу и сделался в ней кем-то вроде «сына полка» – опекаемым вундеркиндом нового течения. Началась на удивление плодотворная пора, ознаменованная выработкой собственного неповторимого стиля и обретением титула непревзойденного мастера автоматического письма. Почти одновременно вышел сборник стихотворений «Буклет» («Prospectus», 1919) и были написаны две экспериментальные поэмы: «Румяна аргонавтов» («Le fard des Argonautes», 1919) и «Ода Коко» («L'ode a Coco», 1919), позднее включенные в книгу «Душой и телом» («Corps et biens», 1930). Двумя годам ранее Эрик Сати и Пабло Пикассо поставили скандально прогремевший балет «Парад», откликнувшись на который Гийом Аполлинер опубликовал манифест «Новый дух», а в нем впервые ввел в оборот поначалу безобидное словечко «сюрреализм». Тогда же он создал первый сюрреалистический опус – драму «Сосцы Тиресия», а в 1918 г. умер от испанского гриппа, ослабленный операцией после тяжелого ранения в голову на фронте Первой Мировой (поэту трепанировали череп). Смерть Аполлинера совпала с началом эпохи «потерянного поколения» и одного из самых ярких периодов в истории литературного авангарда. Деснос, вдохновленный своим старшим собратом по перу, занял в этой истории достойное место. Он многое воспринял и переосмыслил в эстетической платформе Аполлинера, которого позднее в цикле стихов для детей о животных срифмовал с дромадером, одногорбым скитальцем по мировой пустыне. Аполлинеровский дух ощутим в ранних стихотворениях Десноса, из этого могучего духа, собственно, и родилась французская поэзия XX века, тогда как Поль Валери блистательно подытожил французскую поэзию века XIX-го.

В своих ранних поэмах Робер Деснос с удивительной искусностью соединил поэтические традиции двух столетий, первую доведя до гротеска и иронично обыграв, вторую прозорливо предвосхитив. Он великолепно сочетал классический слог с абсурдизмом, ясность формы с иррациональной силой воображения и с легкостью множил каламбуры и парадоксы, сплетая их в причудливый узор. Поэтический образ в его поэмах, едва родившись, расщепляется и отрицает себя, едва теплящийся смысл обращается в нонсенс, а зыбкая грань между нонсенсом и смыслом, как в постмодернистской философии Жиля Делёза, постоянно колеблется. Замечательным образцом такой игры и деструкции смысла в классическом понимании служит фрагмент из «Оды Коко», который я помещаю здесь в собственном переводе:

 
Коко! Зеленый попугай подагрика-консьержа
К нему на брюхо взгромоздясь, впал в желчный монолог.
В галоп сорвалось стадо зебр, а престарелый дог
Залаял, глупой болтовней до крайности рассержен.
 
Кошмар: вонзился в череп черный клюв,
Под веком вспыхнули гранатовые зерна,
Лилась всю ночь на одеяло кровь…

 

Когда читаешь эти строки, кажется, что в них уже вызревает эстетика сюрреализма, которая определит поэзию, изобразительное искусство и кинематограф в еще только предстоящие 1920-е годы. Стоя на пороге, автор как бы заглядывает за край, в наступающее десятилетие многообразных эстетических экспериментов…

Я хочу на этих страницах познакомить читателя с переводом упомянутой выше поэмы Десноса «Румяна Аргонавтов» (1919). На мой взгляд, это весьма ироничная рефлексия собственных юношеских увлечений романтической и символической поэзией и одновременно прощание с дадаизмом накануне долгого сюрреалистического путешествия. В поэме сохраняются классическое звучание и пафос и при этом чувствуется ирония развенчания, искажения и профанации традиционных мифопоэтических тем и сюжетов. Древний архетипический мотив доведен до гротеска, в силу чего теряет сакральность. Происходит деструкция его сакрального смысла: аргонавты отправляются за золотым руном, которое оказывается потрепанной шкурой принесенного в жертву козла. Из долгих скитаний они возвращаются рогоносцами. Подобно рогам Моисея, возникшим в результате ошибки латинского переводчика Ветхого Завета Иеронима Стридонского (который перевел «рогатый» вместо «светоносный»), их рога, следствия супружеских измен, вдохновляют на толкования и прорицания. Смысл рождается из нонсенса и растворяется в нем…

 

 

 

 

В «Румянах Аргонавтов» получает оригинальное и остроумное продолжение «морская линия» французской символической поэзии, начатая такими шедеврами, как «Плаванье» Шарля Бодлера, «Пьяный корабль» Артюра Рембо, «Морское кладбище» Поля Валери; в русской поэзии она представлена поэмой Николая Гумилева «Капитаны». Деснос, конечно, пародирует своих предшественников и при этом очень точно передает общий дух и настрой их произведений. В какой-то момент трудно понять, что это: юношеское подражание или пародия и насмешка над романтическими порывами юности. Отличительная особенность этого раннего поэтического опыта – соединение пародии и патетики без четкой границы перехода.

Я сделал два варианта перевода поэмы «Румяна Аргонавтов» во время длительного плавания, работая матросом на пароходе «Святой Матфей» (см. фото). Второй перевод помещаю ниже. Его публичное чтение для небольшой группы знакомых я устроил по возвращении из рейса в сентябре 2006 г. возле легендарного дома №46 в Газетном переулке (Ростов-на-Дону), где в кафе «Подвал поэтов» сто лет назад выступали русские дадаисты – ничевоки.

 

Робер Деснос
 
Румяна Аргонавтов
 
Поэма
 
Перевод Ильи Имазина (2006)
 
 
Океанские сестры марсельских путан,
Лобызая тлетворно, шлифуют вам плоть.
В их таверне играет оркестрик цыган,
И вальсируют пери под шум бурных вод.
 
В песне штурмана вновь ностальгии рефрен,
Камбуз небо коптит, над кормой черный пар.
Страх изгонят ли из холодеющих вен
Систры, скрипки игрой упоительных чар?
 
Прах надменной легенды из бронзовых урн
Возведен на прогнивший от ветхости трон.
Аргонавты, чей путь был извилист и бурн,
Вновь плывут далеко на восток за руном.
 
У гробниц ваших путы коварных грибниц,
Разводил их для Клавдия оргий Нерон,
Бездны мутно глазели из ваших зениц
В требухе крупных рыб – поварят жуткий сон.
 
Так вперед! Шторм Эоловой арфой поет…
 
Всякий раз, когда бурей истерзанный вал
Налетал на Арго и валился без чувств,
Поклонялся нагой Алкионе Поллукс,
Целомудренно Кастор его целовал.
 
Был на веслах Алкид, что уже сорок лет
Шутовские кальсоны свои не менял.
Возмещеньем обид шлейф дешевых побед:
Карапузов, гусят он разил наповал.
 
………………………………………………
 
В просветленной агонии стройной толпой
Волны к гибели шли и бросались на киль,
Как лебёдки с акулами синими в бой.
Проносилась Фортуна сквозь водную пыль.
 
Как лебёдки с акулами синими в бой.
Рвался крик попугая в простор голубой.
 
И Эол замолкал, и светилась волна…
О, Колхида! Тебе наша лира верна!
 
Прихоть старой колдуньи, что правила бал:
Двухсотлетний козел в жертву был принесен,
Ветер шкуру его просолил, потрепал,
Пропитал мелом скал и смягчил пеной волн.
 
– О, Медея, тебе покорился дракон!
Стать козлом каждый рад, кто тобой охмурен!
 
В прорезь старческой маски мы ловим твой взгляд,
Яд бесплодия в нем, страсти выцветшей яд.
 
В ночь опавших лунарий корабль уплыл.
В животах не стихал колокольчиков хор.
Изливая в похабщине похоти пыл
Моряки бороздили лазурный простор.
 
Маг в расшитом сиянием лун колпаке,
Доверял свои тайны напрасно царям,
Как тираны порочные, бились в тоске,
В путах дурно нажитых сокровищ моря.
 
– Возвратимся мы гимны старинные петь.
На руне золотом, что подобно волнам,
Будут жены от ласк наших таять и млеть,
Их мужья станут стопы умасливать нам.
 
Барахло из Китая, трирема из Фив,
Но волне безразлично, катиться на юг
Или север, а ветер повсюду ретив,
Воздух солью пропитан, и парус упруг.
 
Лес волшебный пустили на корпус габар,
Ворожбе его смутной оракул внимал.
Но как только Ясон бодро встал за штурвал,
Море хлынуло в трюм, не страшась мнимых чар.
 
Воссоздал на кифаре тревожный Орфей
Черных воронов грай, что неслись над кормой.
От знамений крылатых казался мрачней
Саркофагов Египта безмолвный покой.
 
– В помощь вам усыплен был зловредный дракон.
Ныне шкура козла – ваш желанный трофей.
Для кого мне кольцо подарил Гименей?
Для кого флердоранж у меня припасен?
 
Ныне тащит квадрига златое руно,
Что на небе кичливом – простой половик,
Но циклопам пунцово-нагим не смешно,
Этот символ курьезный невнятен для них.
 
Стали кости гребцов окаринами волн,
Буря яростно в голень титана трубит,
И сирены напев горькой нежности полн,
Нас же спелость златых ананасов пьянит.
 
Воплотить наши грезы мы смело спешим,
Пусть и Феба накроет бушующий вал!
Дай певцу, о, Венера Атлантики, ритм,
Чтобы славить героев он не уставал!
 
Пара заплесневелых и черствых галет –
Скудный ужин – провизии тает запас,
Чтобы слаще спалось – калабрийский куплет,
Ночью – лысых танцоров отчаянный пляс.
 
Под старинные гимны вернулись они,
Пряность женских подмышек будила в них пыл,
Рогоносцы-мужья коротали одни,
Жен отдав им без боя, и ночи, и дни,
Мелюзга с их сандалий слизала всю пыль.
 
– Мы поклонимся вам, как Израиль вождю,
Что провел сквозь пучину еврейский народ.
И на ваших рогах, как на небе звезду,
Истолкует халдей бугорок, борозду,
К вам спросить о значенье обряда придет.
 
В путь, Арго, без гребцов, без руля и ветрил,
Вновь руно в авантюру пуститься зовет
Всех, кто волю к скитаньям в себе не изжил.
Раскаленной струною дрожит горизонт.
 
Уплыви-уплыви-уплыви от толпы,
Их пленяет прохвост и вертлявый фигляр.
Дни позора пополнят копилку судьбы,
Над тобой фаллос жизни взметнется, как встарь.
 
1919
 
 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка