Капелька ядца и кое-что еще из Тома Уэйтса
Великолепный эксцентрик, подобно старику Буковски наполнивший особым
язвительным и грустным, ядовитым и взбалмошным обаяньем не первое столетье
(со времен Верлена? да нет, Вийона) эксплуатируемый образ пьяницы-бродяги;
музыкант, поженивший экспериментальный рок и декадентское кабаре, способный
из свалки на первый взгляд случайно или эклектично подобранных инструментов
сделать оркестр с неповторимым звучаньем, точно вкус неразбавленного джина;
что имел он в виду, себя называя последним листом своего поколенья?
Может быть, нужно ответ поискать в новелле О. Генри?
Там, в Гринвич-Виллидж, где в дешевой трехэтажке поселились
две миру не известные художницы, одну из которых звали Сью, вторую – Джонси,
и вторая, смотревшая подолгу на заросли плюща у них за окном, подхватила пневмонию;
и в один из тех дней, глядя, как плющ облетает, она сказала:
«Когда упадет последний лист, я умру».
И какое, скажите, отношение имеют листья плюща к выздоровлению или смерти?
Но история гласит, что нашелся старый художник, который сумел нарисовать
безупречно точно последний лист на стене противоположного дома,
чем и вернул девушку к жизни, а сам умер от той же пневмонии,
настигшей его в ненастную ночь во время создания этого последнего шедевра.
Быть последним листом значит быть не вправе сорваться в путешествие?
Что довольно странно для бродяги, пирата или дервиша.
Быть последним листом означает к стае не примкнуть и бросить вызов ветру времени?
Оставаться в своей эпохе, на своем месте, на своей ветке,
с нею срастись, стать ее рудиментом.
Быть последним листом значит одновременно исчезнуть и остаться кем-то нарисованным?
Запечатленным, как на стене, в чьей-то памяти?
Быть одновременно чьим-то последним вздохом и чьим-то первым шагом к выздоровлению,
а когда срубят плющ и стену снесут,
оставаться в песне.
Назад в Старый Добрый Мир,
или Цыган
Пока я был мал, луна была перл, а солнце – желток золотой.
Но едва возмужал, как шквал ледяной холм опрокинул вверх дном.
Но здесь мне теперь нет места, поверь, отсюда я вымелся вон
По воле волн, в Старый Добрый Мир, есть шанс, унесет прибой.
Октябрь пройдет, и домой назад я рвану обходным путем.
Вороны в тряпье так жутко стоят вдоль поля, где мой холм,
И все при мне, и карман мой полн цветов с моих похорон
Ох, лето прошло, не забыть, как назло
Назад в Старый Добрый Мир.
Я на древе последний лист
Осень взяла остальных
Но меня они не возьмут
Я на древе последний лист
Когда ветер подул
Все они сорвались
И спорхнули вниз
Не удержался никто
Ничего в мире нет
Что неведомо мне
Мой привет новичкам, что пришли зеленеть
Я на древе последний лист
Осень взяла остальных
но меня они не возьмут
Я на древе последний лист
Говорят, силу я сохранил
Паря над стволом
Здесь я при Эйзенхауэре был
Да, я был здесь уже при нем
Я на древе последний лист
Осень взяла остальных
но меня они не возьмут
Я на древе последний лист
Я отбиваюсь от снега
Я отбиваюсь от града
Ничто не сорвет меня с места
Я как некий хвост-рудимент
Здесь я пребуду вечность,
Если нужно вам знать как долго
Если же срубят древо
Я объявлюсь в песне
Я на древе последний лист
Осень взяла остальных
но меня они не возьмут
Я на древе последний лист
Я на древе последний лист
Я на древе последний лист
Я люблю мой город, но не без капельки ядца,
Никто здесь не знает, что очередь занял в дурдом.
Я совсем один, я обкуриваю друзей через фильтр,
Но чувствую себя чище, когда пройдусь под дождем.
Она ушла в листопад, вот на стене ее портрет.
В ней всегда была капелька ядца.
Она ушла в листопад, вот на стене ее портрет.
В ней всегда была капелька ядца.
Разве мир наш создал дьявол, когда Бог уснул?
Кто сказал: в скелете не разбудишь страсть?
Вновь угрюмое прощай и сотня моряков.
Это темно-синее небо – мой кров.
Она ушла в листопад, вот на стене ее портрет.
В ней всегда была капелька ядца.
Она ушла в листопад, вот на стене ее портрет.
В ней всегда была капелька ядца.
Крыса чует нутром, когда дело имеет с пронырой.
Здесь каждый день приходится по мелочи терять.
Я помню, когда миллион еще был миллионом.
У любого есть способ заставить вас что-то отдать.
У любого есть способ заставить вас что-то отдать.
Луна-грейпфрут, одна мне светит, светит с высоты.
Мотив услышал – сердце бредит, как не видишь ты?
Ведь каждый раз надлом внутри, когда звучит мотив,
Луна-грейпфрут, одна не сможет повернуть отлив.
Пункт назначения нигде, цель тоже не видна.
Ты стала моей музой, да, но какова цена.
Ведь каждый раз внутри надрыв, когда звучит мотив,
Луну-грейпфрут, ее одну, не спрячу, все сокрыв.
Теперь курю я сигареты, к чистоте стремясь,
Скольжу в безвестность, точно звезды, в темноте искрясь.
Ведь каждый раз на древо вверх – мелодия зовет,
Луна-грейпфрут, что светит мне, одна мой взор влечет.
Песня шестипенсовая, полон ржи карман
Тише, тише, моя крошка, слез не нужно нам
Мы лампой полночной коптить можем хоть до утра
Но на подоконнике, видишь, свернулась луна, в сон пора.
Песня шестипенсовая, полон ржи карман
Тише, тише, моя крошка, слез не нужно нам
На подоконнике капли росы, а в твоей голове – мишура
В страну сна ты соскальзываешь и киваешь, о, да, в сон пора.
В сон Западной Вирджинии или Британии или…
Ведь когда ты спишь, ты видишь на мили и мили…
Когда станешь старше, ты вспомнишь, как мы сидели
В полночь на подоконнике, друг на друга, болтая, глазели
И в сон, пора в сон, в сон пора, пора в сон, в сон, в сон, в сон…
Ты не хочешь, чтоб эти руки тебя обнимали,
Ты не хочешь, чтоб эти губы тебя целовали,
Ты нашла кого-то получше
Отпусти же меня в толкучку,
Отпусти солнце за тучи
Отпусти меня в эту толкучку.
Между серым и синим ныне вершится бой
Не хочешь любви, не удерживай рядом с собой.
Между серым и синим ныне вершится бой
Не хочешь любви, не удерживай рядом с собой.
Забери эти крылья
Достань из рамы мою картину,
И отпусти меня в эту толкучку.
Отпусти меня в эту толкучку.
Отпусти солнце за тучи
Отпусти меня в эту толкучку.
Внутри сломанных часов
Расплескивая вино
В своре мокрых псов
Такси? Айда, пешком!
С псами дождя отираю проём,
Ведь Пес Дождя и я сам.
О, как же мы плясали и как глотали ночь,
Для сновидений все созрело в ней
О, как же мы отплясывали
В свете всех огней
Тогда мы были явно не в себе.
Ром шпарит тонкой струей,
Уборщика вышибай
С псами дождя
На борту тонущего корабля
Мой зонтик отдай Псам Дождя
Ведь Пес Дождя и сам я.
О, как же мы плясали вместе
С Розой из Трали
Как ворон, волосы ее черны,
О, как же мы отплясывали, и
Ты прошептал мне
Домой ты не вернешься никогда
Домой ты не вернешься никогда
О, как же мы плясали и как глотали ночь,
Для сновидений все созрело в ней
О, как же мы отплясывали
В свете всех огней
Тогда мы были явно не в себе.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
