Комментарий | 0

Мир как боль и наслаждение

 
 
 
 
 
В свете учения А. Шопенгауэра, этот мир нам дан,
как воля и пред­ставление, согласно А.С. Пушкину,
– как покой и воля, если же рассуждать в духе
Л. Захер-Мазоха, то – как боль и наслаждение…
 
 
 
Вновь заря…
 
Вновь заря поспешила забрезжить,
И, рассеяв полночный кошмар,
Нежит сонную пьяную нежить
И, смеясь, ловит неводом пар.
 
Безмятежный и влажный шиповник
Хитро щурится, пьян и нелеп,
А его безутешный любовник,
Старый крот – исцарапан и слеп.
 
Средь соцветий затеяла смуту
Чудо-Роза, гордячка и мразь.
Она с самого детства распутна,
Лицемерна, приучена красть.
 
Как банальна кузнечика заумь!
Как смешна одуванчика спесь!
И в гуденье шмеля вместо «АУМ»,
Грозных звуков горючая смесь.
 
Сея мрак и беду предрекая,
Налетает на сад воронье.
Лишь бессмертник спокоен – он знает:
Злое карканье – просто вранье.
 
Наплывают, смутив все живое,
Тучи-неучи; весь небосклон
Вмиг утратил сиянье былое –
В мрак невежества он погружен.
 
День, конечно, осилит удушье,
Как дорогу – идущий. И вновь
От его золотого оружья
С плеч падут семь драконьих голов.
 
Свита Виева света не терпит,
И любому понятно: не зря
Сад, продавшийся нечисти, в трепет
Вновь и вновь повергает Заря.
 
Ей досадно, что дети Природы
Здесь затеяли злой тарарам.
Мало им кислорода, свободы,
И земля – мастерская, не Храм.
 
Изнемогший и осоловелый,
Соловьиною песней пленен,
Сад с тоскою взирает на белый
Свет, что создан для стад и племен.
 
«Боже!» – молится Сад опустевший, –
Нестерпимы бесчинства Зари!
Миру – Свет, мне же – сон, темный, грешный,
В Милосердье Твоем подари!»
 
 
 
 
Ловушка сбора винограда
 
К одноимённому рисунку Обри Бёрдсли
 
«О, плоть, упрятанная в золотой листве,
Струящаяся по тенистым скатам,
К нам устремись, как ястреб к синеве,
Как старый эмигрант к покинутым пенатам!» –
Так виноградари, изрядно опьянев,
В объятья зазывали юных дев,
Что им привиделись средь плодоносных лоз.
Корнями укрепясь в кромешной мгле,
Лоза тела их разбросала по земле,
Избыток солнца обратив в роенье грёз.
 
 
 
 
Мир как боль и наслаждение
 
из сот
мёд
таящий наслажденье
тающее
достает
страха не знающий
сладость предвкушающий
первочеловек
его убьёт
без промедления
пчелы укус – карающий
 
мир не прощающий
слепого неведенья
лишь на мгновенье
дает
наслажденье
вмиг угасающее
 
сознанье
ничего уже не различающее
не отдает
себе отсчет
в том что тело
мятежный огонь не вмещающее
в наслаждении тонет плывет
к звездам боли
нежным сгорающим
и превращающим –
ся в мед
в наслаждение
боль предвещающее…
 
 
 
 
Пикник лотофагов
 
Чего ищут морские скитальцы,
Покидая родные селенья
И по звездам пути пролагая?
 
Забвенья.
 
Чего жаждут пройдохи-торговцы,
Превращая жизнь в приключенья,
На неверность жен обрекая?
 
Забвенья.
 
Чего так не хватает солдатам,
Совершающим преступленья
В убежденье, что цель благая?
 
Забвенья.
 
Что мы взращиваем и вкушаем,
Не надеясь на утоленье,
Каждый раз все сильнее алкая?
 
Забвенье.
 
 
 
 
Натюрморт
с головой Иоанна Крестителя
 
Танцовщицы безумной награда –
Глаза черней виноградин
И маслин, побелевшие губы,
Скулы резкие, нос заостренный –
Все это предстало на блюде.
Рядом – брошенное опахало.
Рдели спелые фрукты из сада,
Безмятежно форель возлежала,
И вино пламенело в сосуде.
Кровь забрызгала кисть винограда.
 
 
 
 
Амуры борются за сердце
 
Покидая Версальский Дворец
После встречи с моим королем,
В полумраке, по лестнице темной
Я поспешно спускался, как все,
Чей визит должно в тайне держать.
 
Возле лестницы я увидал
Трех амуров; боролись они.
Друг у друга из цепких рук
Вырывали с кряхтеньем, сопя,
Как украденный кошелек,
Сердце бедного короля.
 
Как страдал он в этот момент!
Стало ясно мне, почему
Он во время последних бесед
Так рассеян, расстроен был.
Вот, где Сердце томилось его,
Когда он, не слыша моих
Рассуждений, молча смотрел
В одну точку и был недвижим.
 
Сердце Франции чахнет в руках
Этих маленьких подлецов!
 
 
 
Dolor abdominis[1]
 
Страдая частыми запорами и кишечными коликами,
великий религиозный реформатор Мартин Лютер утверждал, что Дьявол внедряется в него, проникая в кишечник,
и изгонял оного вместе со зловонными газами.
 
 
Уже светает. Я сижу на стуле,
Заложник темных дум.
Боль нарастает, как гроза в июле.
Живот набит, как трюм.
Там в тесном чреве, словно в улье,
Опять поднялся шум.
 
Был безудержен я в разгуле,
Теперь угрюм.
 
Под тихий треск сгорающих поленьев
Считаю медленно до ста.
Работа трав целебных и кореньев
Спасительно проста:
Боль опадает как листва с деревьев –
В низ живота.
 
Я слышу голос, дальний, древний:
«Все суета…»
 
Уходит с шумом восвояси
Тот демон злой,
Что кем-то наделен был властью
Живот тиранить мой.
И боль стихает в одночасье,
Став тлеющей золой.
 
Но сердце – как луна в ненастье –
Покрыто мглой.
 
 
 
 
Погружение в Розу
 
1.
Во дни уныния, когда в сердцах раздор,
И от коварства недруга не скрыться,
Когда губам привычны ложь и вздор,
Как в сон, стремлюсь я в Розу погрузиться.
 
2.
Взор белой Розы дерзок и умен,
Зев приоткрыт, но не исторгнет звука.
Росе так сладок лепестков полон,
Как смерть бойцу, как страстотерпцу – мука.
 
Шмелю дарована услада, благодать:
Мохнатой плотью потонуть в испуге
Прелестной Девы. Так благоухать
Едва ли вызовется кто-нибудь в округе.
 
Владенья Обморока. Греза Янтаря
Защищена шипов немой угрозой.
Альков любовников, величье алтаря
Узреть нетрудно, всматриваясь в Розу.
 
Когда ты начинаешь долгий спуск
Не в темень Ада, но в Ее глубины,
Туда, где чудеса творит моллюск
И где царит дух строгости старинной,
 
На поворотах лестниц винтовых
И в сонном царстве княжеских покоев
Слух настигает и пленяет Стих –
Дитя Волшебной Флейты и гобоев.
 
Пульс Розы – ямб, анапест, иль хорей?
И аромата нежные приливы –
Хвала Луне, рапсодия? Скорей
Увядших песен грустные мотивы.
 
Чем жили эти храмы и дворцы
До моего нежданного вторженья?
Какие письмена хранят ларцы?
Фрагменты хроник? Образцы стихосложенья?
 
Поведал летописец-каллиграф
О заговорах, о недавней смуте.
Монарх предстал святым в одной из глав,
Доверившись советнику-иуде.
 
Как явствует из хроник, «сад в цвету
Недолго нежился. Былая свежесть
Сменилась буйством, погубившим красоту,
И ощущалась бунта неизбежность».
 
Ужель и здесь, меж этих лепестков,
Неправое и жуткое вершилось?
Кровь на губах у Розы – та же кровь,
Что из монарших ран ручьем струилась.
 
«Был День в преддверье страшной той беды
Всецело посвящен богослуженью.
Молились о спасении Сады,
Но так и не узрели путь к Спасенью.
 
Ночь тихо затворила алтари,
Чужда молитвенному многословью,
А поутру приспешники Зари
Трон Белой Розы обагрили кровью».
 
Одни льют кровь в слепой борьбе за власть,
Другие – их сравнительно немного –
Всю жизнь стремятся разгадать – украсть
Святое Имя Розы – Имя Бога…
 
3.
О, Роза! Ave, Роза! Роза Роз!
К тебе возносятся молитвы и канцоны.
И, как Венеры белоснежный торс,
Чарует взор бутон твой окрыленный…
 
 
 
 
Амфора
 
Из Эзры Паунда
 
Принеси мне ныне из прошлого эхо некоего поэта,
Не услышанного, безвестного меж творцов восхитительных грёз,
Да такое вино, что вобрало в себя аромат всех эпох и всех лоз,
Из амфор бесценных, свезённых когда-то со всего света,
Устоявших под натиском времени, ставших его приметой,
Сохранивших всю терпкость, что им подарила фалернская гроздь,
И всю роскошь Рима – не капли не выдохлось, не пролилось:
Пьёшь, и страшно прервать наслажденье и таинство это.
 
Принеси мне ныне из комнаты закоптелой
Некое глиняное прибежище непригубленных вин,
Что солнце несёт в своём сердце. Ищи и усердно, и смело
Во мраке кромешном, мой мальчик, и будет вознаграждён
Поиск твой, ибо отзвук давно минувших годин
В этой амфоре был запечатан и сохранён.
 
 
 
 
Сад Эпикура
 
Здесь, в этом тихом саду, наконец, полноту обретаю.
Словно покоя глоток, каждый мой вдох безмятежный.
Каждой травинки поклон принимаю я радостным сердцем:
Все говорит мне, что жизнь нам дана как услада.
 
Мы поначалу страшимся ее; точно малые дети
С криком ныряем и тонем в потоке претерпеваний.
И невдомек бессловесным встревоженным рыбам,
Что заставляет нас к небу взывать, трепеща ежечасно.
 
Страх настигает нас всюду, а мудрость нескоро приходит.
Только испуг поспешает, но разума поступь неспешна.
Кто-то однажды сказал, что все рыбы безумны,
Так ведь они бессловесны при этом, а люди болтливы.
 
Ныне кувшин переполнен, но он опустеет однажды.
Даже красавицы прелесть дарует познанье предела.
Но сладостна мне боязливость ее
в моих нежданных объятьях,
И словно котенок царапается крыжовник.
 
Движется к спелости плод, и к теплу стремятся все звери.
Также стремится душа от заботы к отдохновенью.
Жизнь наш кувшин наполняет вином наслаждений.
А смерть нас встречает улыбкой,
                                              И мы ей покорны.
 

[1] Боль в животе (лат.).

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка