Комментарий | 0

Последнее приготовление к путешествию

 
                                      
                          Поэма
 
 
 
 
 
 
1
 
Время продвигается медленно, неприметно,
в каком-то не определенном заранее направлении,
не торопя своих усталых, разбросанных в безвестной вечности секунд.
Те же подобны песчинкам речного ила –
колыхаемые неспешным и переменчивым течением,
крохотные частички движения, лодочки блох,
караваном паломников устремлённые в неведомую священную землю,
сбивающиеся с курса, кружащиеся, петляющие и теряющие
отчётливую географию похода в капризах мутной влаги,
в непостоянстве растревоженной подземными ручьями воды…
 
 
2
 
…Куда ты струишься?! Ответь!
Ты, в которую нельзя войти дважды!
Уплывает, играя позвоночником лазоревым,
пену выбросит на берег, песочку прихватит с собой
– на хребет – по хребту песочек скатится – и на дно.
Посчитай песчинки! Не можешь!
Трудно: слиплись в одно причудливое речное растеньице,
в медузу, звёздочку, бычка и, как сказано выше, – на дно.
Да! Но не канут там бесславно, как микроскопические кораблики,
трюмы которых полны невидимых глазу сокровищ, –
песчинки путешествуют. Караван песчинок паломничает на восток,
в далёкую Медину – подводные течения уносятся туда…
 
 
3
 
Люди, однажды поселившиеся вдоль пересохшего русла
гигантской реки минувшего,
построили тихие, неприметные, предоставленные себе города…
 
 
4
 
А ты, читая эти разрозненные записи, должно быть, отметишь,
что в моих путешествиях есть изрядная доля эскапизма,
и что, когда я смываюсь от многотрудного настоящего,
тут же становлюсь добычей памяти – меня настигают воспоминания…
то дробные, то затяжные и непрерывные,
длящиеся в своём особом темпоритме,
иногда с пропусками – как будто слабый (слепой) удар
по клавише старенькой печатной машинки,
неяркое, быстро размывшееся впечатление или вовсе зияние на его месте,
мутное пятно забытого прошлого, но и оно перекрывает будничное,
мешает разглядеть, быть может, нужные и важные,
влажные от дождя, нечаянно нежные и недежурно приветливые
лица прихожих, или другие существенные детали обыденного,
назойливо маячит, делая тебя рассеянным, потерянным,
смурным, неприкаянным, наконец…
 
 
5
 
Замечал ли ты раньше, что в слове «скитания» слышится «скит»?
Для меня странствие – это способ уединения,
или, иначе скажу: род затворничества.
В скиту своих скитаний я ограждаю себя
от привычного круга вещей, от семьи,
я затворяюсь в попутных воспоминаниях, зыбких фантазиях
и тайных наблюдениях, словно скитник – в аскезе и благочестии.
 
 
6
 
В потоках горячего воздуха, ступая по выжженной траве,
пересекали саванну слоны. От стремительного хода их уши
трепетали и развевались, как стяги, как шатры масаев на ветру.
 
Табуны пускающихся в брачную пляску диких лошадей,
резвящихся тарпанов, оглашали луга раскатистым ржанием.
 
Лётные караваны соек, чижей, свиристелей
реяли над осенними полями и дубравами,
журавлиный крик разносился над просекой…
 
Я еще крепко спал в своей постели, и даже чемодан не был собран,
а меня уже засасывал омут очередного скитания,
которое складывалось помимо моей воли,
будто птичий перелет или миграция диких животных,
подхваченных неудержимым течением жизни.
 
 
7
 
Птичья стая неслась по небу
сорванной с плеч и подхваченной ветром
газовой накидкой,
стремительно перетекала из одного узора в другой,
свисала с набрякшей тучи черной каплей,
взмывала и обрушивалась
россыпью нефтяных брызг, галочьим граем,
угаром упоительной охоты…
 
 
8
 
А в степи пробегали мелким тремором, россыпью мурашек тушканчики,
елозили в траве деловитые суслики,
верстовыми столбами замирали, высматривая что-то, задумчивые сурки,
кудахтали куропатки, купались в пыли перепёлки,
шуровали полёвки, землеройки зарывались в грунт,
выуживали из своих сусеков червей
и выхватывали из мельтешения насекомой жизни кузнечиков
остроносые ёжики, возводили насыпи недальновидные кроты,
и ветер разносил всеобщий стрекот и гам,
и едкую пыль, и пыльцу, и травяные ароматы, –
 
так же в сложившейся системе мировых государств копошатся народы,
отдельные в их видовом своеобразии и вместе с тем объединённые
общей судьбой, овеваемые ветрами неиссякаемого исторического времени.
 
 
9
 
Между верхним теченьем Евфрата на востоке,
Тавризскими горами на юге,
соленым озером Туз на западе
и Черным морем на севере
простёрлась страна прекрасных лошадей,
подземных городов и пещерных монастырей Каппадокия,
откуда был родом святой великомученик Георгий.
 
И до этих краёв докатилась малоазиатская катастрофа:
преданные остальным христианским миром армяне и греки
покидали веками насиженные места,
вздымая горячие облака пыли, серого праха времён…
 
Они оставляли на дорогах не следы, но подошвы
и могил безымянные холмики вдоль дорог…
 
 
10
 
А задолго до этого
 
грозные филистимляне, бряцая железом, в шлемах,
украшенных плюмажем, выдвигались из Ашкелона
навстречу иудейскому воинству;
 
дети кровосмешения моавитяне,
преданные Богом Израиля в руки Аода,
принимали в смятении смерть при иорданских переправах;
 
дети кровосмешения аммонитяне
приносили человеческие жертвы Молоху
и платили Давиду дань,
обречённые священной историей на поражение,
приученные поражениями к коварству…
 
Прах вечных скитаний и сражений оседал на распухших фолиантах…
 
Эти и подобные картины проплывали одна за другой,
когда я смахивал пыль с книжных полок
тряпкой из старых отцовских кальсон.
 
 
11
 
Стих на закате бешеный дневной скок тысячи лошадей,
осела пыль, что клубилась весь день, скрывая всадников, –
сквозь её плывущие над землей позолоченные солнцем шатры и пологи
проступали, тут же исчезая, лишь их силуэты, –
и лошади напоены, заменены слетевшие с копыт подковы,
силы утомлённых подкреплены ячменной кашей,
приправленной рогозом и лебедой,
или мясным бульоном и тушеной бараньей печенью,
успокоены мимолётные хвори отваром шалфея и пыльцой эфедры;
и крепко сжимает рука узду, но не натягивает её,
и крепко впились сапоги из зелёной шагрени в конские бока,
но не бьют каблуками под рёбра, не ускоряют ход;
впереди идущие дозорные шлют краткими мелодичными покриками
позывной: «Свободен путь на день окрест»,
и покоится тело в седле, кивает в такт поступи голова, чуть смежены веки,
льётся сквозь узкие щели полуявью, полудрёмой закатный свет…
 
 
12
 
Крупинки времени, крупицы жизни,
Живые твари, люди, города, государства,
Сменяющие друг друга мир-системы, по Валлерстайну,
Сперва точно песчинки, кружащиеся в мутной речной влаге,
Затем точно пылинки, мятущиеся в порывах сухого степного ветра,
Рано или поздно оседают серым прахом на пухлых фолиантах,
Расставленных вдоль книжной полки, точно дома вдоль дороги,
Что проложена по пересохшему руслу гигантской реки минувшего…
 
 
13
 
И каждый раз, собираясь в очередное скитание,
Я сначала предаюсь воспоминаниям и становлюсь добычей памяти,
Затем тряпкой из старых отцовских кальсон
Смахиваю пыль с книжных полок,
Ибо не люблю оставлять библиотеку неприбранной.
И перед глазами проплывают одна за другой
Смутные картины дикой природы и священной истории,
Пока руки складывают вещи в потрепанный чемодан.
И непременно что-нибудь забудется,
Что-то важное выпадет в последний момент из поля внимания,
Но только в пути обнаружатся эти пробелы,
подобные слабым (слепым) ударам по клавишам старой печатной машинки.
 
Июль 2006   
 
 
В оформлении страницы использован рисунок автора, Ильи Имазина.

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка