Комментарий | 0

Тысяча вершин I – II

 
 
                                А. Аксинин. Лист №12 серии «И ЦЗИН».
                             Гексаграмма 64 – «ВЭЙ-ЦЗИ», 1985. Офорт
 
 
 
 
 
Часть I.
 
Где прочёл – не вспомнить, не найти,
Написал, наверное, грузин:
«Жизнь прожить – не поле перейти,
А взойти на тысячу вершин».
 
Тысячи согретых солнцем дней,                                                             5
Тысячи ночей в сиянье лун
Каждый может прозябать на дне,
Даже если полон сил и юн;
 
Если же отпущены судьбой
 Ночь всего одна и день один,                                                                             10
 Хватит их, поверьте мне, с лихвой,
 Чтоб взойти на тысячу вершин!
 
 Ночь напролет, готовясь к восхожденью,
 Читал инструкции для альпинистов,
 А к ним в придачу манифесты акмеистов.                                                       15
 
 Как Бах внес готику в звучанье фуги,
 Они готическим пытались сделать слово,
 Чтобы не ползало оно на четвереньках,
 А в высоту мучительно тянулось –
 К недостижимой и неведомой вершине.                                                          20
 
 Поэт, по сути дела, тот же зодчий:
 Он тоже должен быть уверен в матерьяле,
 Стих написать – построить колокольню,
 Или приземистый собор продолжить шпилем
 И уколоть им, не страшась, пустое небо.                                                         25
 
 На те лишь башни нам всходить пристало,
 Которые построили мы сами.
 Рукою Тютчева когда-то брошен камень,
 И вот, с горы скатившись, лег в долине.
 И грезить стал он о крестовом своде,                                                   30
 Попасть в содружество мечтал себе подобных,
 И в слово превратившись, вознесен был
 В соборе нового стихотворенья.
 
 
 Акме есть ясность образа и слова,
 Предельная отточенность и точность –                                                           35
 Схождение всех линий в общей точке –
 Пленительно-манящая вершина.
 
 Отец мой был матерый восходитель,
 На тысячу вершин мечтал подняться,
 А смог их покорить от силы сорок.                                                                   40
 Он говорил, что, восходя на гору,
 В низинах нужно все сомнения оставить
 И взять с собой «сознанье правоты»:
 Тех, кто колеблется, вершина может сбросить.
 
 Как мне отделаться от вечных колебаний,                                                      45
 Когда начну я подниматься в гору
 Или, как зодчий, свою башню строить?
 
 Легко строителю поверить в прочность камня,
 Но как сказителю не усомниться в слове?
 
 На острие единственного слова                                                             50
 Мысль балансирует, как столпник на вершине…
 Ослабнет вера, и она сорвется!
 
 Подобное уже не раз случалось:
 Упав, как зеркало, с безумной высоты,
 Мысль разлеталась тысячей осколков.                                                            55
 
 А с тех, кто удержался, спрос особый,
 На высоте ведь слово каждое весомо,
 И может стать оружием твой голос:
 С вершины выкрикнешь строку – обвал случится.
 
 Достичь вершины в каждой строчке? – Непосильно!                                  60
 
 Попробуй песню вытянуть из слова!
 
 Из каждой строчки выпало по слову…
 
 Строка оборвалась на полуслове…
 
 Оборвалась тропинка на вершине…
 
 С вершины чей-то крик сорвался в пропасть…                                             65
 
 Давно знакомый путь: с вершины – в пропасть…
 
 Вершина покорится с полуслова.
 
 Одна из тысячи вершин не покорится,
 И вся затея обернется прахом.
 
 Вершина, сдавшись, превратится в пропасть.                                                70
 
 Все перечисленное мной равновозможно.
 Перебирал, как четки, варианты,
 Не мог уснуть – все думал о вершинах.
 
 По лабиринту мозга мысль шаталась,
 Искала выход битых три часа.                                                                            75
 Спираль она выписывала, словно
 В свой лабиринт её улитка заманила.
 
 Что в голову попало – то пропало.
 
 Ум протомился в умозаключенье,
 И новый день сошел на нет бесцельно.                                                            80
 
 Когда садилось солнце, и варкалось,
 Чудовище я в зеркале приметил.
 Там, в хмуром Зазеркалье все другое,
 Там моя комната – пещера Полифема,
 И глаз циклопий в полумгле мерцает.                                                  85
 
 Сгустились сумерки, и автору взгрустнулось.
 
 Не то маяк потух, не то окурок.
 Всё лучшее придумал в темноте,
 За шторою оставив шумный город.
 
 Ежевечерняя утрата смысла жизни.                                                                  90
 Внутри уже нет места сожаленьям.
 …и как фонарь в ночи я одинок.
 
 Не знал я ни любви, ни тихой славы…
 Меня старик Державин не отметил…
 Свою яичницу я спутал с божьим даром…                                         95
 Из фиговых листочков мой венок…
 
 К полуночи часы сдались без боя,
 В пучок собравшись, как лучи,
 Застыли на отметке
 «Двенадцать» обессилевшие стрелки.                                                 100
Последнего рывка им не хватило,
И вот безмолвствуют на пике, на пороге.
Уже не гонятся за каждою секундой,
Не тикают, зато два раза в сутки
Показывают абсолютно правильное                                                                  105
Время.
 
Будь Клеопатры нос чуть-чуть короче,
Рениксу я не сочинял бы этой ночью,
И всё происходило бы иначе
В подлунном мире, что был создан наудачу                                       110
И помещается на лапке у клеща.
 
Бессонница – от снов кошмарных средство,
Не помогают средства от бессонниц!
А раньше сны переливал из ночи в ночь,
Как многолетней выдержки напиток.                                                    115
 
Зажат меж прозябаньем и кошмаром,
Лежу, зубами клацаю, как будто
В постели с Дездемоной жду Отелло.
 
В кошмарных снах полит. я заключённый.
А наяву – политый поливальщик.                                                                       120
Я точно Ипполит под Новый Год.
Я замполит эпохи Неолита.
 
Себе я в детстве изготовил эполеты
Из подорожника и на плечах носил.
 
И вдруг проклюнулось стихотворенье:                                                            125
Слова построились, как новобранцы, в строфы,
И тут же сами подобрались рифмы
(На них я раньше натыкался, как на рифы),
И «у колодца» срифмовалось с «уколоться» –
Так автору хотелось отключиться.                                                                     130
(Набоков, кажется, подметил: у жасмина
Вселяющая тихий ужас мина).
 
Стишок случился. Но не в духе акмеизма,
Ведь сочинитель тоже был не в духе,
Ослабленный тоскою по вершинам,                                                                  135
Не мог похвастаться хорошей формой,
И плод его болезненного бденья
По форме и по смыслу вышел слабым.
 
Стихосложенье, наконец, меня сморило.
Когда сгустилась тьма перед рассветом,                                                          140
Свой бастион я, обессилив, сдал Морфею.
 
Припал к подушке ухом – сплю и слышу:
«Куда ж нам плыть, ведь мы заплыли в Лету?».
«В Москву, в Москву!» –
«В Москву я больше не ездок».                                                              145
«Куда несёшься ты?» –
«Несусь, куда мне надо».
«Кто виноват?»
«Что делать с тем, кто виноват?
В расход его, в Сибирь или на царство?»                                                         150
«Ты тварь дрожащая, а я имею право!
Покуда я начальник, ты – дурак!»
 
И сладкий голос, словно мантру, повторял,
Шептал: «Россия, Лето, Лорелея…»
 
Чу! Женский вопль, истошный, леденящий.                                        155
Меня в ночи зовет моя вершина,
Стенает, заклинает, как Кассандра,
Ей страшно, одиноко без меня!
Пока она томится и взывает,
Я, как усталая игрушка, с книжкой сплю                                                          160
(Всегда со мной «Путеводитель скалолаза»).
 
А дальше, точно в фильме, – затемненье…
 
Умолкли голоса. Я в светлой зале.
На стенах белый кафель, как в больнице.
Большие окна, а у ног моих – весы.                                                                   165
Я должен что-то взвешивать зачем-то.
И кружатся слова в воронке мозга,
Как листья в бешеном водовороте:
Пятикилограммовый недовесок,
Шестикилограммовый недоносок,                                                                     170
Семикилограммовые подвески…
Вдруг входит женщина в халате белом –
Вочеловечилась кричавшая вершина! –
Ко мне подходит и спокойно говорит:
«Со мною жизнь – кошмар, а смерть – блаженство.                          175
В моих объятьях умереть не страшно».
Я кинулся к двери, она вослед:
«Небезопасно порывать со мною!»
 
В соседней комнате персидские ковры
Пол выстилают и висят на стенах.                                                                      180
Оружие: дамасской стали сабли,
Арабской вязью гравированные ножны.
Играют чьи-то дети, и котята
Резвятся беззаботно тут и там.
Серебряная, медная посуда                                                                                 185
На столике у царственного ложа.
На ложе спит под златотканым покрывалом
Она, мной одержимая Вершина.
 
И, подоспев, визирь бормочет мне на ухо:
«Растормоши мечту – она проснётся», –                                                          190
Прочел когда-то я такой рекламный слоган.
Над ним была слащавая картинка:
Принц спящую красавицу будил,
«Шанель» открытую к её ноздрям приставив, –
Живительная сила аромата!                                                                                 195
Замена старомодных поцелуев…
 
Потом я оказался на равнине,
Где и травинки не было в помине –
Бескрайняя безжизненная пустошь.
По ней великие покойники бродили.                                                                 200
При жизни ими покоренные вершины
Их окружали, точно стайки томных гурий.
 
Орлиный профиль Данте я приметил,
При нем его Вершина – Беатриче,
Но к ним приблизиться я не решился.                                                   205
 
В толпе сомнамбулических теней
Наполеона встретил. Сдал старик.
Беззубым ртом он шамкал на прогулке,
Рассказывая о былых победах:
«Ауфтерлиф лефал у ног моих,                                                              210
Потатлиф, как антифная гетера…»
Все, что имел, спустил и обеззубел.
На Панталоне после смерти стал похож.
 
В бесплотном сомнище, конечно, затесался
Великий отпрыск рода Ганнибала.                                                                     215
Стар, лысоват, в шотландский плед закутан,
Бинты и жуткое пятно в подбрюшье,
Глаза же с юным блеском, с хитрецой.
Вокруг толпился целый выводок прелестниц,
И голоса их навевали негу…                                                                               220
 
Не это ли обитель чистых нег,
Куда приводят нас покой и воля? ...
 
И повстречав его, спросил я: «Что, брат Пушкин?»
Он помолчал и, усмехнувшись, мне ответил:
«Здесь все мы не глядим в Наполеоны…»                                                       225
А мимо нас как раз старик прошамкал.
Арап поглаживал седые бакенбарды,
Взирал на все с вольтеровской улыбкой
И что-то бормотал под нос чуть слышно.
Его, за пуговицу сюртука схватив,                                                                     230
Вовлечь пытался тщетно я в беседу,
Хотел осыпать тысячей вопросов
Касательно секретов вдохновенья,
Но от меня он ускользнул, как джинн,
Лишь пуговица в кулаке осталась.                                                                     235
Проснувшись, отнесу ее в музей.
 
Потом я в коме был доставлен в Баухауз
И помещен в подобье саркофага,
Который Мейер спроектировал когда-то.
С улыбкой надо мной Она склонялась,                                                 240
А рядом Гропиус, Кандинский, Клее…
 
Вновь затемнение. И после только пятна
По белому экрану расползались,
Как пятна пота на рубашке белой
Подмышками у банковского клерка.                                                                 245
 
Проснувшись, понял, что проспал вершину.
Стук в дверь меня вернул из наважденья.
«Кто там?» – «Там-там».
«Кто там?» – «Там-там».
«Кто-кто?»                                                                                                               250
 
 
Часть II
 
Мы только с женщиной восходим на вершины
Бездумной страсти, наслажденья и порока,
Чтоб в пропасти низвергнуться затем.
В ней, чаровнице, все начала и причины, –
Считал Омар Хайям, поэт Востока,                                                                    255
Мудрец, кутила и знаток любовных тем.
 
За ночь одну в объятьях Клеопатры
Безумцы страсти отдавали слепо жизнь –
Прыжком с вершины вожделенья в бездну.
Песнь соловья в зубах у леопарда                                                                     260
Под отдаленный гул любовных тризн:
Лишь смерть в подлунном мире безвозмездна.
 
Скала Левкадская поведать может,
Как сорвалась с нее Сафо, достигнув пика
Таланта и неразделенной страсти.                                                                     265
Тоска любовная сколь многих гложет,
Неутолима, безысходна, безъязыка,
В ней упованья все и все напасти!
 
Кто всходит в первый раз на эту гору,
Не знает, как легко с нее сорваться,                                                                   270
Пьян предвкушеньем будущих побед.
Всегда обманчиво доступна взору,
Она влечет к себе и юношу, и старца,
И каждый камень здесь оплакан и воспет.
 
Чем не Вершина Донжуанский список?                                                           275
О, как же он давно не пополнялся!
Любой его считал бы достиженьем,
Вверх по ступенькам из сердец плененных,
Как по карьерной лестнице взбираясь.
 
Я вел учет любовным наважденьям                                                                   280
В старинном стиле тайных писем и записок,
С бухгалтерской дотошностью стараясь
Фиксировать те «чудные мгновенья»,
В которые был жалок, слаб и низок.
 
Дневник интимный, что держал у изголовья,                                      285
Смешав с романом в письмах, я пытался
Избегнуть путанного многословья.
 
В то утро он мне на глаза попался.
Я стал листать его, во времени теряясь.
 
«Двадцать первое. Ночь. Понедельник.                                                            290
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь без денег».
 
Примерно месяц с ней мы повстречались,
В подъездах греясь и друг к дружке прижимаясь.
Моей казны, к несчастью, не хватало,                                                   295
Чтоб оплатить на вечер сносный номер.
Роман наш платонично-плотоядным
Остался вплоть до своего финала…
 
«Нагадали же мне какие-то два беспризорника
Любовь без ошейника и намордника:                                                   300
Люблю тебя до вторника». –
 
Припев английской песенки помог мне,
Как на гербе, девизом кратким обозначить
Любовь, не терпящую уз и обязательств.
 
«До вторника осталось три недели,                                                                   305
До воскресенья – лишь четыре дня…»
Так жил я в ожидании свиданья:
Встречались мы по вторникам раз в месяц.
 
«К коллекции неясных впечатлений
Добавился твой мимолетный образ»…                                                 310
 
«Ты как по подиуму шла по потолку
В одном из моих смутных сновидений»…
 
«Пунцовых роз пылающий букет
Плывет к тебе, как алый парус Грина»…
 
«Подводной съемке обучившись у Кусто,                                                       315
“Мир тишины” в твоих глубинах я снимаю»...
 
Мы подошли друг другу, как вампир и донор,
Причем ролями своевременно менялись:
Круговорот больных страстей и крови.
Но о вампирах напишу подробней ниже.                                                         320
 
«Ты грациозна, я – амбициозен,
Завоевать тебя – одно из главных
Моих бонапартистских притязаний».
 
Мой пыл остыл спустя четыре года:
 
«Как Ватерлоо Бонапарт, я покидаю,                                                    325
Не проиграв, но истощившись, наше ложе».
 
А дальше в дневнике одно мельканье...
 
«Мы с Купидоном вышли на охоту»...
 
«Корриду я затеял в коридоре:
Как метит бык рогами в алую мулету,                                                   330
Руками в рукава своей дубленки
Попасть пыталась пьяная красотка.
В ту ночь я стал ее тореадором»…
 
«Я твой вагант, а ты – экстравагантна
И промышляешь низкосортным эпатажем.                                                      335
И что тебе мои стихи да трюки?
В твоих глазах я безнадежно старомоден.
Тебе бы только дискотеки, вечеринки,
А я лишь перед зеркалом танцую.
Мои ужимки и нелепые гримасы                                                                        340
Походят на агонию Пьеро –
Старик Нижинский так плясал в дурдоме»…
 
«Зевота нам мешала целоваться»…
 
«Как трепетный зверек наш поцелуй»…
 
«Ты мажешь губы дегтем или перцем?                                                 345
Твой поцелуй горчит и обжигает»...
 
«Песчаных замков нам не строить на Луне»...
 
«Твой папа обозвал меня подонком
И пояснил: “Так называют рака,
Что прячется на дне, зарывшись в ил”.                                                 350
“Завелся на безрыбье рак-подонок”, –
Так он сказал, бесцеремонно намекая
На дефицит достойных претендентов»...
 
«Ты израсходовала все свои гримасы
Тщась показать, как глубоко твое презренье»...                                             355
 
«В очередной принципиальной перебранке
Не урезонить вольтерьянку валерьянкой»...
 
С ней кубарем скатились мы с вершины.
 
Старик-алкаш на лавке у подъезда
Меня приветствовал однажды афоризмом:                                                     360
«Никто не видел задницу дельфина».
 
Она сказала мне: «Ты извращенец!»
На что ответил я: «Наверняка!»
«Ты не мужчина, а подросток!» – «Я младенец,
Лишенный нежности, любви и молока!»                                                          365
 
«Ты встала на пути моих пороков.
Я к делу приступил без экивоков»...
 
– Привет! Ты выглядишь неплохо. Как дела?
Прикольно смотрятся татуировки под чулками!
Отдел косметики весь на твоем лице –                                                  370
Беспутной молодости честное зерцало…
 
«Меня ты выпихнула из своей машины.
Я как опешивший ковбой пошел пешком.
Моя проплешина подмигивает Солнцу.
Мне нужно не успеть на свой автобус,                                                 375
Чтоб опоздать на празднество Расина
И не увидеть знаменитой “Федры”»…
 
«Найдя тебя одну, я удивился.
Найдя тебя с другим, я разозлился.
Сказав тебе “Adieu!”, я прослезился»...                                                            380
 
«Прошу, избавь меня от нашей встречи.
Избавься от меня до нашей встречи»...
 
«Прощай же. Встретимся на том процессе,
Где Бог судья, а дьявол – адвокат»…
 
Мой друг так хорохорился, как будто                                                   385
Он сок берёзовый с богами распивал,
А с бесами ночами пил текилу.
И вот тебя увел он у меня.
Так в полночь конокрад уводит лошадь...
 
«Весь день был занят истребленьем фурий,                                        390
Которых на меня ты натравила.
Всю ночь душил собственноручно гарпий,
Которых ты наслала на меня»...
 
«Когда мышьяк коню в коньяк подсыплет мышь,
С тобой разделим мы ворованную тишь»...                                         395
 
Я нищий духом… не богат и плотью, –
Так я себя рекомендую дамам.
 
И вновь двойник из зеркала глядит,
Как неродной, во мне себя не узнавая…
 
Там, в Зазеркалье сумрачном другая                                                                400
Была мне уготована судьба:
Другие встречи, страсти и романы…
 
Там я, как персонаж «Любви вампиров»,
Попал в любовный треугольник к вурдалакам.
Он много лет работал главврачом                                                                     405
На станции переливанья крови.
Она кровь забирала на анализ
Клинический из пальца и из вены.
Они сказали мне: «Нам нужен донор»
И предложили выгодную сделку.                                                                       410
Но через год я договор нарушил.
Они меня искали по следам
Кровавым, что я на снегу оставил
В пылу безумной нескончаемой охоты.
– Ты на капкане кровь мою узнала?                                                                   415
– Тебе он кровь мою в пробирке переслал?
 
Как выдуманный Свифтом Гулливер,
Потом я стал встречаться с Великаншей
(Её в Les Fleurs du mal воспел Бодлер).
Лет триста было ей, никак не меньше.                                                   420
Я был, казалось, мал, как муравей,
И всё же губ её осмелился коснуться.
И вожделенья жар лицо мне опалил.
Я в сумочке ее не помещался.
Она меня носила на плече,                                                                                   425
Как попугая – Капитана Флинта,
И в платья наряжала, точно куклу.
Но мне с ее плеча, как с Эвереста,
Такая панорама открывалась…
 
На встрече сущностей и мастеров культуры                                       430
Амур был хмур, но выглядел гламурно.
С Амуром я затеял шуры-муры…
 
Вдруг осенило: я ведь сам – вершина
Творения и пищевой цепочки!
Сошлись на этом Библия и Дарвин!                                                                   435
Я – человек, а значит, я – вершина!
 
Шатаюсь я по Лестнице Природы
Не вверх, а вниз на несколько ступенек:
Не к ангелу, но к зверю тяготею,
И дальше вниз, к отряду насекомых.                                                                 440
На их ступеньке потопчусь недолго,
И снова вверх взбираюсь потихоньку.
 
Назойливее мухи моя муза
(Да будет сказано ей не в обиду).
Мой овод никогда не ищет повод.                                                                      445
Я всех кусаю, точно клоп и слепень.
Кузнечика я вывел на прогулку.
С рогатиной я вышел на медведку.
Я одержал победу в битве с шершнем.
Поступок добрый: я построил муравейник.                                         450
Мы со сверчком разучиваем мантры.
Шепчу с цикадами буддийские молитвы.
С жуком-могильщиком мы Йорика почтили,
Он эту эксгумацию простил нам.
В свой лабиринт меня улитка заманила                                                            455
И посвятила там в такие тайны...
 
Прильнул щекою к нежному гусенку.
Забывшись, нашептал ему такое...
 
Я с лютым Индюком в антагонизме,
Как Коля Гумилев и Бибигон.                                                                             460
 
Мой подопечный – крохотный мышонок,
Его я завернул в капустный лист
И все пытаюсь колыбельной убаюкать.
Мой котофей несет дозор у ног моих...
 
Я мог бы разъезжать на диплодоке,                                                                   465
На птеродактиля набросить сбрую
И, как раджа, на мамонте кататься…
Пришлось родиться мне не в ту эпоху.
 
Так на какой тропе я заблудился?
Путь жизни млечным кажется младенцу.                                                         470
Взросленье – вырастанье из пелёнок,
Что удержать тебя пытаются, как узы
Навязанных и чуждых обязательств.
Взросленье – это прорези в пелёнках,
Попытки в них просунуть ручку, ножку,                                                          475
Без привлечения внимания, без крика,
В молчанье партизанском и с сопеньем.
 
Жила в соседнем доме недотрога,
И мы прозвали Неточкой её.
«Нет-нет, – сказала Неточка, – и точка».                                                          480
Я тоже был в те годы недотрогой.
(Физрук опешил, когда гаркнул я «Без рук!»).
Оттуда мои комплексы и страхи?
 
Из детства в памяти одни обрывки:
Сковал все мои члены страх прививки.                                                 485
Генсек состарившимся олимпийским мишкой
С тоской вселенскою глазел из букваря.
Отец, выуживая вражьи голоса,
Защекотал до хрипов свой приёмник.
Он прожил жизнь и умер в до-мажоре…                                                         490
Неужто я хотел его убить?
Его – «отчаянного оптимиста», альпиниста…
 
А был ли у Христа «Эдипов комплекс»?
А был ли у отца Эдипа комплекс?
 
Всё детство посвятил я снам и страхам.                                                           495
Всё детство просидел я на ступеньках.
Все детство в прятки с предками играл.
 
Трагедию нам завещали греки:
Кровосмешенье, а затем – кровопролитье.
Кровосмешенье… а зачем кровопролитье?                                                     500

 

              (Окончание следует)

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка