Рейтинг публикаций

Разве всё нами видимое не причастно некой прозрачной и беспредметной среде? И воздух – не абстрактный ли агрегат идеальных газов из учебника физики? Ведь даже его напор при беге или ветре кажется часто не внешнею силой, а частью нашего бессилия. Но то, что видим сквозь воду, иного и тайного свойства. В этой субстанции что-то вбирает в себя всё тленное и суетливо-живое – ради одной только чистой предметной формы. Она являет себя – застывает под нашим взором таким вот как здесь первородным стеклом – первообразной вечностью.

Живя в селе, будешь знать соседа, как себя самого: для того заходи к нему в дом, как к себе самому – и чтоб ничего от твоего глаза там не сокрылось. А в большом городе всю жизнь могут прожить, как англичане – дверь в дверь – но так и не быть знакомы, коль не представило их один другому третье лицо. И вот посерёдке меж тем и другим моя малая родина – наш городок на берегу лимана неподалёку от моря – неприметный, но исторически тёртый калач. На мысу средневековая крепость; от неё расходятся веером улицы с домиками и садами, с мостовыми из тёсаного камня; берег в старых причалах и молах – а ближе к морю крохотный, почти игрушечный, но всё же крупнотоннажный порт.

...воспоминая то утро как давно канувшее там и тогда и уносясь от него всё дальше, к положенным нам пределам, я его прозревал своим неотъёмным и неизменным, бездрожным и вечно счастливым «здесь и теперь». Лишь по моим недосмотрам где-то в жизни в спешке затерянным.
Будем считать, что вы меня сколько-то поняли.

-Кем ты был в той жизни, Джек? В прошлой? - Он виляет толстым, пушистым хвостом: если чуть подёргать – ничего, не обидится… - Принцем где-то на востоке?

В аэропорту Аддис-Абебы меня встречал Вячеслав, который выделялся на фоне других высоким ростом и бледностью лица. На вид ему было примерно чуть больше сорока лет. Нас, туристов, было четверо: Антон − неопределённой профессии, лет тридцати красавчик с нарциссическими наклонностями, Людмила − юрист по профессии, лет сорока, приятной наружности с позитивным настроем, Алексей − пенсионер шестидесяти четырёх лет, подрабатывающий курьером, на первый взгляд большой зануда, и автор этих строк − работающий пенсионер шестидесяти восьми лет.

Открылось мне это на двадцатом году жизни. Но к чему в такие года вникать в нечто жутко социальное, морочиться «пропастью, расколовшей душу человека», если сам ты ещё молодой, звонкий и цельный сосуд скудельный? Но каким-то наитьем отпечаталась во мне в одно целое, подобно чертам любимого лица, тугая вязь этих свежих, ручной отделки, не расхожих и не штампованных слов и строк. Глубинные всякие смыслы – это было потом, в повторных прочтениях. А тогда было что-то непередаваемо первое, и имя ему – «непосредственное впечатление».

...Сегодня русский флот заперт в черноморских бухтах, но дядя Гога пишет, что и в 1944 году выйти за боновые ограждения было смертельно опасно. Тогда нужно было защищать корабли от мин, торпед и бомб. Сегодня добавились крылатые ракеты и беспилотные катера. Задача усложнилась многократно. Уже понятно, что сегодня самый современный авианосец не более, чем удобная крупная цель, уничтожаемая одной ракетой. Скоро флот изменится кардинально. Мы должны не отставать. Мы должны вырваться вперёд.
Кроме армии и флота, у России есть ещё два союзника: физика и математика, с умелыми руками вкупе. Хочется сказать: «Вставай, дядя Гога! За дело, за работу! Ты же наш украинский академик, в конце-то концов! Заминируй подходы к Кинбурнской косе так, чтобы черноморский бычок с одесского Привоза хвостом вильнуть не мог. Перекрой фугасами русло реки под Херсоном так, чтобы птица не то, чтобы до середины Днепра не долетала, а так, чтобы и четверти пути ей было много!

А уборочные дежурства в советской школе? После уроков мальчик и девочка назначались марафетить класс, как бы в виде семейной пары – с веником, тряпкой, совком и тяжёлым ведром с водой. А если ещё задерётся у напарницы подол от усердия – какая уж тут романтика! – хотя... Как-то попалась мне в пару одноклассница от природы хозяюшка, – всё она знала, умела и учила меня: «Нет, это не так надо делать» – и показывала как. Смели мы весь мусор в кучу, загоняем в совок. Осталась самая мелочь – а совок старый, погнутый – никак не зачерпнёт. Наставницу мою это ничуть не смутило. «А с этим вот как нужно... – размести!»

Он писал обо всём, что было ему дорого. И особенно запомнилось одно письмо, похожее на исповедь, где он рассказывал в стихах историю своей первой любви – о встрече с девушкой в сиреневом берете...

...В детском саду, в «тихий час» я лежал без сна и не постигал, как может храпеть в нелепой позе мой сосед, только что навернувший три тарелки манной каши? Почему не обуревают его, как меня, неясные мысли об узорах на потолке? – будто хотели изобразить крокодилье стадо, но не хватило на всех густой извёстки. Я словно питался этими видениями, ассоциациями, извлекая крошки калорий из странностей мира вокруг. Откуда они? почему нежданно переиначивается всё замышленное людьми? – вещное, полезное, вкусное – и сминается в эти не требующие стараний случайные бестелесные знаки...