Рейтинг публикаций

…Я попробую сыграть с Трубачом джем-сейшн, описав более-менее адекватно возникающие при чтении его стихов ассоциации и размышления.
Уровень владения языком в подборке на таком уровне, что, к моему величайшему удовольствию, можно на нём не останавливаться, а сразу перейти к главному – к тому, для чего люди пишут и читают: к обмену «художественной» и философской информацией. Другие причины и цели наличия на свете литературы, а тем более поэзии, я считаю несущественными.

быть свободным от культурфетишизма

Это поразительное сочетание в её стихах абсолютных и зримо фактурных реалий мира с прорывом в иные, неведанные и часто непонятные пространства, переводимые автором на незнакомый и новый поэтический язык, который кому-то наверняка покажется вызывающе непоэтическим. Читатель как будто в некой машине пространства и времени часто даже в пределах одного и того же стихотворения перемещается из глубин микромира в безмерность макромира, либо наоборот, из ледяного космоса макромира попадает в плотную ткань микромира. Столь же стремительно меняется и язык этих пространственных перемещений и переходов, язык, который можно определить блоковским оксюмороном как «жар холодных числ».

Основные темы и мотивы творчества Бунина – православная духовность, Россия, её природа и судьба, христианский дух земли русской, национальный характер, загадка русской души, человек и мироздание, любовь и тайны бытия, вечные проблемы жизни и смерти, уходящие корнями в сакральный текст Священного Писания.

А, вообще, Вовка так ловил женщину посреди коридора, как у Венечки Ерофеева, "Мой чудный взор тебя томил? - Ну, допустим, томил. - Мой чудный глаз тебя пленил? - Ну, допустим, пленил. - Так пойдем же на сеновал!" Девки почему то на сеновал с Вовкой-то не шли, но однако охотно слушали все вот эти глупости, которые он рассказывал.

...есть удивительные места в творчестве Л. Андреева, которые до такой степени поражают меня и наших современников, что иногда Л. Андреев кажется почти что провидцем.

Исследование посвящено танатогенезу, или предсмертному творчеству плеяды русских литераторов.

Перед семинаром прозы в Новосибирске этой осенью, в сентябре, читаем рукописи с Александром Строгановым. Он аккуратно раскладывает их по папкам — в каждой по автору. У меня же — хаос. Я спрашиваю:
— Кто лучше всех?
Строганов, не задумываясь, называет имя, которое мне что-то напоминает, но я пока не понимаю — что или кого?
— Ковалевич… Вячеслав… Слава… Два текста. Рассказ и повесть, которую он почему-то называет «сценарий».
— На что похоже?
— На игру.

...Современная русская литература напоминает сейчас примерного и добропорядочного семьянина, приходящего, волею случая, в себя после неописуемой оргии.

«Скорбящий киборг» - конечно, не биография и не монография, а пролегомены, введение в мир Галас, распахивание дверей в него, будто эрудированный знакомец рассказывает тебе, ставит диски, вот, послушай еще, а тут с ней был такой случай!..

Тихий какой-то народ пришел в литературу. Сетераторы, извините за выражение.