Кругом царит радость жизни. Много километров тянется обширная территория тундры. Под ярким солнцем вся поверхность её искрится, играя всеми цветами радуги. Вдыхаю полной грудью, я мчусь вперёд, буквально врываясь из высокой травы в царство мха. Отец, тоже прибавив шагу, смеётся, видя мой детский восторг. Я падаю на землю и будто проваливаюсь в мягкую колыбельку. (...) Ягод в этом году уродилось очень много. В первый момент у меня даже глаза разбегаются: гранатовыми зёрнами выглядывает из-за изумрудных кочек мха брусника, сизыми глазками недоверчиво смотрит черника, а крупная чёрная водяника как никто другой украшает собою пёстрый тундровый ковёр.

...искажение смысла зависит и от искажения звучания, фонетической формы, иногда от одного единственного звука. Смысл строки «вся жизнь ея тогда была» совсем не тот, что «вся жизнь ее тогда была», как теперь пишут в современной орфографии. Подлинный тютчевский смысл искажен. Ухо Тютчева не так слышало, не так чувствовало, не так мыслило. Оно слышало «ея» и только, неотменимо «ея» и никак не «ее». «Ее» для уха Тютчева было совершенно немыслимо, невозможно.

...Нетути там ни дендизма, ни снобизма, ни рагнарека. А гламур если и есть, то только с чьей-то заскорузлой точки зрения. И Данте с ушами, наполовину оторванными послесловием («Похоже, отдельные эпизоды у Крахта не только в определенном смысле соответствуют эпизодам ‘Божественной комедии’, но и выстроены в том же порядке») там нету. Вернее, есть, но не только там, растворенный как гумус: такова уж Фазеропа – она давно выстроена в том же порядке, что и круги ада.
О чем тогда эти книжки?

Если мы пойдем по пути (а мы по нему идем) предположения, что мир в своей основе невероятно болтлив (а на это нас провоцирует неверный перевод речения из Евангелия от Иоанна "В Начале было Слово", хотя по-гречески это звучало: "в Начале был Логос"), тогда мы отказываем миру и вещам в их мистической несказáнной правде и в сокровенном естестве.