Рейтинг публикаций

…в тот прекрасный вечер звезды светили где-то над снежными тучами особенно ярко, словно обещая что-то необыкновенное. Или, может, лодочки в сумке как-то особенно грели, придавая уверенности, но все вдруг совпало, и едва N ступила на порог ресторана, как увидела Его.

Март, таянье, «Хевсурская баллада», молодая Чиаурелли, горы, снег, две черных фигуры в косматых шапках, наведенные ружья, выстрел. Литейный, Ахматова, библиотечный коллектор, пудовый рюкзак с сочинениями, моими. Постоял в саду, солнце, голубое небо, снег тает, как тогда, в такой же мартовский день, она, в черном пальто с меховым воротником. На Невском окликнул писатель Тропников: «Овсянников, куда бежишь?». Мои безответные звонки, туда, в никуда, в бездну отчаянья.

...в какое-то новогодье, когда бродили с Алексеем из гостей в гости, и воздух, прокалённый морозом, мерцал игольчато, в одной из компаний был Петров: в шапке деда Мороза, с дождиком, серебрящимся по плечам, пьяный Петров, весёлый… Как он прожил свою жизнь?

Мир сказочен насквозь.

...так даны письмена былого: нечто среднее между санскритом и армянской письменностью…

Я слышу за месяц, как она рождается в реве шторма у ледовых берегов Гренландии и идет сюда через три океана, грандиозная, покачивая бедрами, идет ко мне на свидание, единственная в моей жизни, услышав в моем зове родной голос.

"Разве не было сказано когда-то: «Как внизу, так и наверху»? Вот в чём проблема, Александр Александрович. Небеса не могут быть иными, коли мы такие. Что заслужили, то и получили. Когда станем другими, тогда и получим другие Небеса, и весь сказ".

– Ты, знаешь, – сказал он,– люди всё равно не верят в смерть. Вот скажи человеку: «Ты сейчас умрёшь», так он обязательно ляжет, как будто ему будет не всё равно после смерти – упадёт тело или нет.

Следует сказать, что главный герой романа «Мыс Юноны» не дождался, чтобы авторы наделили его человеческим именем, тем оживив. Сначала это был некий условный НЧ, «Немолодой человек», дальше он преобразовался в «Энчо» – нечто японо-болгарское. Таким он и остался. Судьба.

Яник идёт к скамеечке под старой яблоней, замирает, долго стоит, точно болотная серая цапля, садится, кладёт на плечо скрипку, гладит её небритой щекой и так же нежно ласкает смычком. Звуки дрожат осиновым листом, отрываются, кружа, летят в неизвестность.
Заслышав, мама бросает все дела, укладывает модно волосы, надевает маркизетовое платье, обувает румынки, в ридикюль кладёт трофейный веер, себя и дамский платочек, отороченный кружевом, одаривает «Красной Москвой».

«Посмотри хоть на что-нибудь другое! - сказал себе Адольф, - Посмотри на этот мир, ты никогда его больше не увидишь». Но на что было смотреть Допель-Генгеру? Небо было чужим и страшным. А вокруг были темные кирпичные стены, из которых в некоторых местах торчали железные костыли, а в одном месте – одинокий изолятор. И тогда взгляд его впился в обнаженную фигуру, раскинувшуюся перед ним с запрокинутым в небо лицом. Пахло машинным маслом и гарью. Он увидел освещенный чужими светилами торс и поблескивающие маслом ноги. Нездешняя сила притянула его к ней, и бездна поглотила его.