Рейтинг публикаций

Аркадий Анатольевич Бартов по праву принадлежит к Первому Героическому поколению русских соцартистов и концептуалистов, живописуя собственной персоной возможность самостийного существования питерского извода Русского Концептуализма.

Разграблением внутренней реальности в пользу внешней занимаются все, кто стоит вне творчества. Это их опознавательный знак. Это пограничный знак пошлости.

«Я враг балета, который нахожу лживым и возмутительным искусством, пожалуй, даже считаю его лежащим за пределами искусства вообще». (Айседора Дункан)

Василий Кондратьев, пешеход, все ускорявший и ускорявший шаг собственной истории.

Набоков, в принципе не отвергавший использование кулаков в целях самообороны, любивший бокс (тот же кулачный бой наших предков) как спорт и понимавший, что с хищниками (встречающимися, увы, не только среди зверей) любые разговоры бесполезны, считал слово самым сильным оружием в борьбе со злом. Владение этим отточенным оружием доведено в «Аде» до совершенства.

Встретились мы с Пироговым подле Пушкина. В последнее время я вообще-то подозрительно часто встречаюсь с <нашими> возле Пампуша.

Квин был не только одним из самых интересных, но и самых авторитетных и, если можно так сказать, порядочных наших писателей. И человеком он был неравнодушным к окружающей действительности. Многим он помогал, многим сочувствовал, еще большему количеству хоть чем-то пытался помочь. Особой зоной его внимания были ветераны Великой отечественной войны. Помню, он собирал деньги на помощь тем из них, чья малообесченность не делает честь стране, числящей себя в победителях. Ведь насколько труднее помогать и уважать конкретных людей, чем раздувать идеологическую истерию по поводу великой победы.

То напряжение, в котором она постоянно находилась, невольно передавалось тем, кто ее окружал. Как бы за глухой, непроницаемой для слуха, для глаза стеной ощущалось биение океана, его приливы и отливы, штиль, шторм, нарастание баллов. И Марина Ивановна была всецело подчинена законам не внешнего, а этого своего внутреннего мира, и потому казалось, что и глаза ее, «нетутошние какие-то», смотрят не во вне, а вовнутрь, «в нее самое».

На определённом уровне читающий человек начинает считать, что человек вообще – сумма прочитанных книг. Это не так. Скорее человек – сумма того, что он любит – в широком смысле; да и вообще человек, пожалуй, своеобразная сумма сумм. Не стоит переоценивать книгу, но упаси вас Бог недооценивать её.

Новая книга Маруси Климовой.

Я понимаю, прежде всего, очевидное. Чем тоньше грань между экстенсионалом (вероятной реальностью) и интенсионалом (возможным результатом воздействия дискурса на вероятный субъект), тем более трагической, катастрофической, тотальной, как хотите, является деконструкция, производимая письмом! Короче говоря, не в деконструкции счастье, а в ее количестве.

Вековая беспричинная печаль, которая порой мучает нашего соотечественника, толкая то ли спасти мир, то ли уйти в скит, то ли в запой, то ли умереть от любви – счастливой ли несчастной – всё равно, озвучена им с пронзительной ясностью и силой. И не осмыслена, не расшифрована, потому что Россию всё равно не понять, а просто выплакана...