Рейтинг публикаций

…больница, вот такая, вот, странная подготовка перед карантином. Больница – «по скорой», в детское инфекционное отделение. Простой грипп, а потом – нога, и так быстро все, что, когда Сереженька оказался на каталке, она просто глазам своим не верила. Снова – капельницы, палаты.

…моя жизнь – невидимой плацентой прочно прикреплена к определенным домам, улицам, деревьям. Мне становится физически плохо, когда старый желтый дом на улице Шевченко, мимо которого я проходил каждый день в течение многих лет, неожиданно перекрашивают в оранжевый цвет. (…) Как же все-таки случилось так, что я уехал?

А в девяностые им, больным-то, совсем плохо стало. У них пилорама своя тогда еще была, Петька Муравей там работал одно время, так он рассказывал, по-своему, чуть гнусавя, рассказывал – каждый день пилим, каждый день на гробы. А еще я слышал, что главврач их будто для них по электричкам ходил.

Его мучает вопрос: "Свобода, о которой мечтаю, ни окажется ли сменой одной тюрьмы на другую?" Тело "героя" ограничено его малыми способностями, а ум – стеной тайны. Он – одна из маленьких рыбок, плавающих в игре, в "аквариуме" Подсматривающего.

Повсюду имеется место для омрачений, поэтому они делают много вреда душе.

Целый год – каникулы! Местные постигают военную науку. Стрелять и бегать толпой у них получается просто великолепно. Но работают в группе слабо. Все в кроется в самовыражении. Командира тройки найти сложно. Он здесь должен обладать двумя взаимоисключающими качествами. Жесткостью с подчиненными и уважением к ним. Раздаваемые зуботычины за ошибки своему напарнику плохо влияют на его желание прикрывать спину своему начальнику.

Но фильм снять надо. И ни-ко-му не показывать. Не желаю кому-то увидеть подобное. Тем более – пережить.

Тревожно, да. Висит что-то такое в воздухе. Что именно – не спрашивай, не скажу. Ибо непостижимо. Можно только чувствовать. И сопротивляться. По мере сил, разумеется. Непременно сопротивляться… Или смириться. Тоже вариант… Так или иначе, имей в виду – ты уже давно в игре. Как и все мы.

СОПЕЛКИ МОИ ГОРЕЛКИ МОИ шли вы шли ко мне с мамкой чудотворной вашей да пристали да уснули за высокой травой а я целый день ходил носил вас в сердце своем то на землю посмотрю то на небо шатался я туда сюда в радости ветерка тихого да упарился вдруг жарко-то сел под деревом и задумался задумался о земле о небе о синем радости духа и сидел бы себе думая да мураши стали сильно по спине ползать там по дереву тропинка была в их царстве...

Еще будучи мальчишкой, я понял, что жизнеописания моих поисков в голом виде своем неприемлемы для современного общества, и даже больше – вполне могут оказаться опасными для меня. И тогда я научился вуалировать свои мысли, пряча их в красочную упаковку из морализмов и пропаганды человеколюбия.

Расставшись с Дюной в Москве, мы дружной кампанией отправились в Марий Эл. Чуть больше четырнадцати часов в выкупленном нами купе, и мы в Йошкар-Оле. Осмотреться в городе не удалось – нас встречали. Василий Никанорович – отец Грома, а по гражданке Василия Васильевича, на достаточно свежей четверке ввез нас в родовое гнездо, давшее жизнь моему боевому товарищу. В дороге мы с огромным удовольствием просветились о родословной участника наших недетских игр. Из числа русских переселенцев, с семнадцатого века проживающих на марийских землях.

Утром он обыкновенно ходил по шпионским делам, разведывал, фотографировал. Днем у него были уроки в общеобразовательной мужской школе, где он вел пение. Вечером он до недавнего времени исключительно вредил. Но любовь смешала все карты...