Рейтинг публикаций

Мы – одна семья и обязаны пребывать в любви друг к другу, тогда мы сможем подняться с природой над нашим миром, то есть над нашим животным существованием, и станем равными вечной и совершенной природе.

Кто глаза твои, будто крыжовник, зеленые, колючие и кислые поцелует весной, на исходе жизни?

Если в мире есть жизнь, то, значит, она уже была потенциально и на добиологическо-астрономическом уровне, если есть человек, то, значит, он точно так же потенциально присущ всей Вселенной! Мы сегодня не состоянии более или менее конкретно говорить о том, какое оптимальное поведение должно быть для мира в целом, но оно явно есть, и мы в это поведение включены!

Зачастую лже-общение больше походит на взаимовыгодное сотрудничество, партнёрство или баннерообмен, чем на традиционные обмен мнениями, дискуссию и обсуждение.

"Русский дух" -- одно из основных понятий в теории русской культуры. Этим понятием задается духовная вертикаль "земля-небо", в которой земля изначально символична, а небо -- благодарственно. Между этими, не чуждыми друг другу полюсами, разворачивается романтика русского душевного уклада, от которого не могут не зависеть хозяйственные уклады.

...«Я должен быть только послом страждущих, генералом юродивых, государственным секретарём мающихся, создателем ассоциации беснующихся, вожаком мытарствующих, лидером убегающих на Фавор или одиноким скитальцем своей фантазии – но ни в коем случае не искателем правды!» (с.108).
Здесь-то мы автора и поймали! Ты бежишь на гору Фавор, а не ищешь правды?

Откуда я вообще помню все эти строения, откуда я их знаю? Миллионов весов памяти не хватит, чтоб нагрузить на них все эти жестокие памятники. Это рабский труд, рабская, удушающая борьба ума против абсолютного, тотального забвения. География, это всегда психогеография. Над всем миром ржет непомнящий, выпитый временем глаз.

КЛОД АРМАН де САД (сын Д.А. Ф.): Незадолго до смерти отца я получил от него письмо, в котором он признался: «Мои труды, в отличие от Ваших добродетелей, приведут меня к бессмертию, а добродетели, хотя они и предпочтительнее, не приведут туда никогда».

Об этом же говорит Пушкин: Художник должен быть, прости Господи, глуповат. Который не глуповат, тот скорее критик, искусствовед. Или гений. По мне, гений как раз и существует в драме зыблющегося равновесия двух противоречивых ответственностей. В точке выпадения росы - в клинче страсти и долга. Это редкое общее место о гениальности, которое я принимаю. Невозможно быть гениально простым, диким, сырым - все равно амеба, крокодил, половая тряпка непобедимы.

Ты – где культура, я – где понятия о ней. Ты – где люди, а я – там, где Кафка. Ты – где сказка о страшном, я – где страх…

(...) человек может быть понят, да просто замечен, только в момент падения, или подъема. На самом деле, как видим, движение есть совершенно необходимое условие и падения, и подъема. И у Толстого этот подъем, это движение в сторону от черной дыры происходит, потому что его герои понимают: падение не может быть бесконечным. В этом и есть, на мой взгляд, главное, и очень ведущее в сторону <реализма>, отличие на самом деле Толстого от на самом деле Достоевского, герои которого могут падать в пропасть до бесконечности. У Толстого смерть сильнее! Он чувствует ее острей, а Достоевский привык, притерся. Его расстреливали, в конце концов, уже. Его на каторге убивали. И он столько раз умирал за рулеточным столом!