Проза

Её мир ограничен пятачком пространства: и – беспределен.

...Как этот экстаз длился такой длительное время, понять было нельзя. Но каждому в жизни дается своя возможность и мера всего.

Не видимся. Не подхожу к трубке, не открываю дверь. Ночь. Стучат в стену. Тихонько так постукивают молоточком. Забивают. Гвоздик забивают. Да, гвоздик, должно быть. Что ж такого. Забьют, повесят картинку в спальне. Лес, медведей, Шишкина. Баркас, бурлаки. Иван Грозный убивает сына. Я не возражаю, с чего бы мне возражать. Сижу в кресле и смотрю, не отрываясь, на эту стену. Смотрю, смотрю. А в неё всё стучат, стучат, громче, громче...

Потемнело, сад зашатался, посыпались вороны. Метнулась змейка, ударил железный гром. Бледные руки проворно закрывали рамы. Я боялся взглянуть в сад: опять сидит на сочной траве, полуодетая, с младенцем у голой груди. Перешёптывались верхушки, в шкафу стукались вешалки. Колесо велосипеда крутилось под горку – литой диск. Голоса, Чапаев, пулемётные ленты, в стёклах брызнул слепящий Щорс. Подступило лицо в судорогах, всматривалось, лоб забинтован, в пятнах раздавленных красных вишен...
(...) Гости съезжались на дачу. Буква с чёрными крапинками на жёлтой спинке ползла через страницу. Реактивный гул спугнул курчавые бакенбарды, разлил чай, выскочили с боков два упругих чёрных крыла. Взвилась, возвращаясь в умное небо.

Сложность плетения жизненных орнаментов слишком сложна. …бурлит квантовая пена: все мы уходим в неё, свершая квантовый переход, меняя частотность.

Папа не любил калужских родственников, считал их мещанистыми очень: они и были такими – драгоценные и любимые… Бабушка наклоняется над тобой, первый день каникул сегодня, наклоняется, подоткнув одеяло, спрашивает: Удовно ли тебе, внучек? Ах, как мне было удобно тогда, ба!
Как неудобно в жизни!

Администрация университета четко планирует занятия и распорядок оставшегося дня. На кампусе размещаются центры всевозможных студенческих обществ. Спортивные общества, клубы любителей политики, математики, лингвистики, кино, актерского мастерства. Самые экзотические, пожалуй, общество любителей птиц, где можно совместно изучать птичек и делиться своими наблюдениями, а также общество знатоков Средневековья. По кампусу ходят переодетые в рыцарей студенты и устраивают публичные бои, тщательно придерживаясь только им ведомым канонам.

Странно, как люди, которые вовсе не должны, казалось бы, стать вам близкими, вдруг превращаются в родных людей. Как мистер Темпл, например.

...Правила гостеприимства гласили, что дом в Озерном крае и шикарную студию в Лондоне все-таки надо покинуть. Мама сидела на ковре и пыталась дозвониться до фирмы, которая в свое время поставляла в нашу петербургскую квартиру жильцов — английских студентов. К телефону подошел мужчина с приятным голосом. Так в нашу жизнь вошел мистер Ландон Темпл.

...Бушующий хаос снега и ветра. В белом, бешено несущемся и дико завывающем плотном снежном потоке даже в дневное время нельзя ничего рассмотреть уже на расстоянии двух-трёх метров. Лицо моментально покрывается ледяной коркой, на бровях и ресницах образуются сосульки. Всем нам привычное с детства знакомое слово «ветер» мало подходит для определения этого беснующегося воздушного потока, насыщенного снегом, в котором воздух кажется плотным, как вода.

Мы странствуем по подводному пространству, не совсем даже осознавая, кто мы, как нас сюда забросило. Этот вопрос в той или иной степени занимает всех рыб.

Проходя мимо Кирюшиной коморки, с материнской любовью поправляли фанерку, которой был накрыт его тарантас, да разве только мы, все любили во дворе Кирюшу. Мама и бабушка пользовались особой взаимностью: он останавливался, перебрасывались обычными новостями, что где случилось, о ценах, иногда говорил, что у него крутят ноги, видать, к дождю, я удивлялся: -Какие ноги?