Проза

Silentium sacrum: И ещё скажу! И ещё скажу! Ещё 1000 раз скажу: "Великая вещь молчание!" И сколько об этом сказано! И сколько еще скажут…

Моржиха считается самой заботливой матерью среди млекопитающих. Даже отдыхая, она ни на минуту не спускает глаз с детеныша, и если какой-то морж оказывается чересчур близко к нему, немедленно его атакует. При любой опасности не уходит с лежбища, если малыш не может сойти в воду. А к воде моржата не проявляют никакой врожденной склонности. И матерям приходится сталкивать малышей в море насильно, и они барахтаются с жалобными криками, пока сердобольные мамаши не втащат их назад.

Раньше деревни было две, потом укрупнили – не спасло, народ изошёл. Остался Силанин дом, да разве можно назвать, когда-то первый в деревне его дом домом – холупёнка скукоженная, как и он. На месте снесённых таких же изб, возведены пришлым людом «катэджи». Это же сколько денег на постройку надо употребить? Отродясь Силаня в чужих кармана деньгу не мусолил, ему не даёт спуску мысль: какую надо работу работать, чтобы такие деньжищи отваливали?

я не сразу заметил стаю бродячих собак, которая, по-видимому, там отдыхала. Когда я их увидел, то было уже поздно. В ту же минуту я был окружен со всех сторон одичавшими животными: они не рычали, не лаяли, а просто молча расположились вокруг меня и пристально смотрели. Мне почему-то не было страшно. Я боялся лишь за покупки, поэтому вытянул руки вверх вместе с сумкой, и так стоял, окруженный стаей диких голодных псов.

Кругом царит радость жизни. Много километров тянется обширная территория тундры. Под ярким солнцем вся поверхность её искрится, играя всеми цветами радуги. Вдыхаю полной грудью, я мчусь вперёд, буквально врываясь из высокой травы в царство мха. Отец, тоже прибавив шагу, смеётся, видя мой детский восторг. Я падаю на землю и будто проваливаюсь в мягкую колыбельку. (...) Ягод в этом году уродилось очень много. В первый момент у меня даже глаза разбегаются: гранатовыми зёрнами выглядывает из-за изумрудных кочек мха брусника, сизыми глазками недоверчиво смотрит черника, а крупная чёрная водяника как никто другой украшает собою пёстрый тундровый ковёр.

Непередаваемо прекрасная, особенно в диких местах, и в то же время жестокая в своих проявлениях, природа. Частые землетрясения. Очень холодные, многоснежные зимы. Бывало, отец открывал утром дверь, а за ней находилась еще одна − «снежная» − и руками спокойно можно было достать верхушку телеграфного столба. Заносы. Бураны. Шторма.

На одной далёкой планете снег лепил сам себя. А летом все снеговики таяли, кроме одного, который не верил в лето. - Не верьте в лето, и Вы не растаете! - говорил он другим снеговикам. Но они верили в лето и таяли.

Стою, трамвайчик подземный жду (в метро, стало быть), рядом погодки жужжат, юбчонками чуток прикрыты стыдные места. Не стерпел, думаю подзабыли, напоминаю тихонько, что места те самые моють, а не проветривают. Ох, что тут началось...

… не раз и много думал о сомнительной высоконравственности работы нашего заведения, но так же рассуждал: не мы это выдумали и насильно никого сюда не тащим… Да и какой сейчас труд, какой способ заработка честный?.. Даже если ты занимаешься чем-нибудь в высшей степени (Прости, Господи!) высоконравственным, ты тем самым отнимаешь рабочее место у другого (Прости, Господи!) мыслящего растения…

Я выдумал… как бы это назвать?.. Рыботерапию что ли… (...) И я тогда целые курсы разработал. Методики. И в отличие от многих подобных «школ», «студий», «оздоровительных сеансов», «нетрадиционной медицины», «всяческого развития», и – никакого обмана в моих штуках не было… Это не было шарлатанство… Я не лечил и не претендовал. И никакой «тоталитарной секты» не создавал… Хотя было бы забавно… Ихтио-религия… Храм Аквариума…

Кажется, не только дни стали короче, но и ночи. Просто стихи какие-то: «И дни и ночи – \ Все стало короче...»