Проза

...все вместе достижения культуры, как на большой свалке, это и есть мусоросфера. Сейчас слова в библиотеках расфасованными по книгам хранят, а когда-нибудь изобретут сеть вроде водопровода, и они будут по трубам поступать для народонаселения. Потому что все для человека...

ВИРТ. Если ты не будешь слушаться, я уйду, и ты останешься один.
КОЛЯ. Я буду слушаться, буду! Только играй со мной! Мне так одиноко!
ВИРТ. Хорошо. Теперь нужно тренировать смелость. Взрослые все смелые.
КОЛЯ. И тогда они станут обращать на меня внимание?
ВИРТ. Они будут восхищаться тобой. Ты готов?

Побывать в Индии — все равно что побывать на другой планете, где все кажется сном —возможным и невозможным одновременно. Не прилетайте в Индию, если ваше сердце огрубело, если вы стали такими, как все, если вы перестали верить в старые сказки, если вы перестали верить в чудо...

Сегодня наша группа в последний раз выйдет на боевые и больше не вернется сюда. И все, кто знал нас в этом селении, будут считать нас погибшими. Кто-то с печалью воспримет эту новость, а кто-то, может, и с радостью. Но как это относится ко мне?

«Сколько раз нас продавали за бабки? Посчитать? Он устал быть предаваемым и решил предать сам. Ты видел деньги? Не сами бабки, а как с любовью они были сложены. Он лелеял их. Его купили, Вася! Почему? Если там наверху можно, то почему нельзя и мне продаться?»

Я смотрел вслед удаляющемуся командиру; меня никак не хотела покидать мысль о знакомом силуэте того десятого боевика. Я не стал делиться своими догадками с остальными. Главное сейчас – сосредоточиться на возвращении. Мы укрылись в распадке и стали ждать, когда придут «спасатели».

Весна девяносто восьмого, что принесешь и чем запомнишься мне? Для приключения не хватало только одного – классики жанра: паролей и отзывов, явок и секретных агентов. Хоть книгу пиши о шпионах.

Некое «Я» – то ли поэта, то ли всего живого на земле – бродило по неизвестным городам и пустыням. Сначала оно искало какую-то Кормилицу, потом кого-то не то съедало, не то насиловало, дальше само же беременело, таскало тяжёлый живот с «плодом-гробом» по бесконечным «весям-песням», рожало на пустыре, похожем на греческий древний вымерший театр, многорукого и многоглазого ребёнка и, в конце концов, любуясь им, сходило с ума и навеки успокаивалось. ...Дитя-урод исчезало на просторах «страны-сраны» с хохотом и воем, подобно бабе-яге.

Лебедь, зарабатывая политический вес, продал и предал армию и страну. В угоду не знаю кому мы сдали Грозный и ушли из Чечни проигравшей стороной. ...Предал всех, кто сложил на этой земле свою голову. Все было зря.

Роман перевели на пять языков и напечатали в двенадцати странах, но не здесь. Здесь его самого, автора, начали выслеживать, вынюхивать, выкуривать из норы анонимности, чтобы прикончить. Но он не дался. Взял имя Евграф – «пишущий хорошо» – и залёг на дно. Кто он, где он, зачем он, сам порой не помнил.

И Филипп снова обнаруживал себя в купе. Или в каюте. На Земле. Или ближе к Солнцу. Крылья, слава богу, целы. Он мог заправлять постель. Чистить зубы. Наливать кофе. Смотреть на пирамидальные тополя за окном. На серебристые волны. Стаи синих, раскаленных до белизны дельфинов. Пурпурно-проволочные галактики. Смотреть на Икара, вращающегося в отражении стеклозеркал.

Мужики! Я для Вас командир, как и для всей группы только в строю. А в курилке и жизни я, как прежде. Есть возражения или согласны?