Рейтинг публикаций

...она уже парила, она опускала лицо в цветы, и цветы ласкали её. И этого она никогда не забудет и всегда будет думать с благодарностью к Саше. Через пару дней шикарные цветы осыпались, но в её жизни уже была песня безумная роз. Вернее, пионов.

Он не говорил мне ничего особенного, только то, что касалось лечения тети. Он стремительно входил, но слушал чрезвычайно внимательно малейшие жалобы, вникал во все подробности и так же стремительно исчезал. Во всем его облике была стремительность, как будто он жил в ином времени, в ином темпе, чем простые смертные.

...бросить в Грозный в 1995 году неподготовленные части для его штурма. Без оценки боеспособности противника, без разведки. Бросить танки в город без поддержки пехоты. Без организации взаимодействия, на авось. Это оправдать ничем нельзя.

Рано или поздно всё находит соответствующее ему место.

Пополам с воспоминаниями о безбашенности на переменах приходят еще на ум такие: стою один у подоконника. Отрешенно думаю о своем и ни к кому не лезу. Как выяснилось, подобное времяпрепровождение сохранится у меня на всю жизнь. Просто стоял и смотрел, и было мне не то чтобы хорошо, одиноко было и непонятно. Я упивался своим экзистенциализмом. Потом начались комплексы.

Хоть бы этот “хоббит”, что ли, гад, на ней женился! Пожелал я ей в то Рождество.

Вот пуля мягко и точно ложится в геометрический центр гладкого лба, вот дьявольский монах, бледнее тумана, скалится над каменной могилой, загнанная лошадь валится набок среди клевера, яд клубится в бокале...

Над ними хлопочут погибшие звёзды и быстро кумекают атмосферу, биосферу, прикуривают сигарету, смотрят с интересом, интригуют, чтобы были дети.

Жалко, что уходит время, оно драгоценно. Жалко, что он так стоял и ждал меня почти двадцать лет. Пятнадцать — какая разница!.. Он же не приехал, не нашел меня такую, какая я есть, не увлек за собой в свое пространство с бабушкой, мамой, попугаями и вечно целующими всех подряд музыкантами. Он не знал о Тимошке и не думал о нём, нашем сыне...

Из меня сначала тоненькой струйкой, а потом горячей волной уходил страх. Страх смерти, страх оторванных рук и ног, страх перед боем, страх после боя. Даже в самолете он еще присутствовал – не все самолеты возвращаются в свои аэропорты. Я с ним сжился, я привык к нему. Он, родненький, стал частью моей жизни. Иногда он пытался вырваться и завладеть мной, но я научился им управлять. И, вдруг, страх ушел. И тело, которое привыкло находиться в полной боевой, и разум, контролирующий эту готовность, потеряли между собой связь.

Все мы, хладнокровные тритоны, созданы по образу и подобию стиснувшей нас руки.