Рейтинг публикаций

...Все, что пишу – дело чувства и инстинкта. Я не знаю и не могу объяснить, как и почему я так написал, а не иначе. Как чувствовал, так и написал. Большие, сильные чувства – всегда строгие чувства. Смыслы надоели, смыслами все сыты. Музыкально-живописная тайна мира – вот что волнует. Только это и интересует меня. Я говорю о внутреннем звучании. Слово есть внутреннее звучание, да, некая чувственная вибрация, производимая в организме, или, другими словами, звон.

– А ты знаешь, чем сегодня занята деревня?! – с апломбом спросил приятель, и продолжил, не дожидаясь ответа. – Собираются на комету… Смотреть на комету.

Много дорог и на каждой – урок.

– Раз он – действительно преступник, – игемон сделал жест головой в сторону узника, при этом не взглянув на него, – то берите его вы сами и по вашему же собственному закону судите. – Тут же у него промелькнуло в голове: «Право, чего меня беспокоить в столь ранний час!»
– Игемон, но вы ведь знаете, что нам не дозволено никого предавать смерти. – Каиафа продолжал говорить со все той же манерной учтивостью.

Последняя декада года вся должна быть пропитана праздничностью, пусть субстанция оной сочится, отливая золотистыми тонами. Или – серебристыми...

...Что-то такое поет во мне, такое, что хочется произносить стихи, в которых живет и говорит Божество, Красота, Вечность, Дух. В такие минуты я думаю: зачем мне пытаться писать самому. Может быть, я напрасно себя мучаю, во мне ничего нет, я только заражаюсь от других, беспокойство «самовыражения» и «самоутверждения». А если что и есть во мне, моя жизнь, мой внутренний мир – так мне это не выразить, мне не найти этому слова. Это что-то летучее, неуловимое, какой-то чувственный пар, аромат, вне мыслей, вне сознания, вне слов. Некий звук души, тон голоса. Пока ищешь этому слова, этого уже и нет, всё исчезло, развеялось. (...) Где найти слова, чтобы описать страну сердца?

Они отрабатывают карму – каждый свою: Петров и Егоров, хотя никогда бы не подумали об этом, живя в СССР, не зная, что страна обречена уже, и взрослая их жизнь пойдёт вне идеологии, которая внедрялась в умы столько лет.

...Попадёшь в этот водоворот, чего-нибудь да купишь, бойкий торг. Дюньдяй не при делах, стоит гундосит-рассказывает. Но покупатель ныне иной, на блесну падок. Однако на всякий товар, свой купец. Подходит дамочка степенная, если по строгости, то одежда для возраста слегонца легковесна, но со вкусом, никаких молодильных яблочек. Взяв в руки игрушку, терпеливо снесла ссыпанный на неё Дюньдяевский бред, стала перебирать – опробовать звучание, вернувшись к первой, похвалила: - Чудесно настроены! Вы музыкант?

С неисправимой медлительностью — скоростью черепахи из песка, катится время и обрывается под детскою ступнёй.

Красота спасет мир, если найдет инструкцию по эксплуатации мира.

Можете представить себе жизнь с едва ли не постоянным ощущением тяжести, давящей вам на душу? Нет?! А я вот очень даже могу, ибо я такой жизнью как раз и живу. Причем тяжесть, о которой я говорю, – не чисто душевная, а местами переходящая в самую что ни на есть физиологическую, когда едва можно перевести дыхание. Телом я все еще молод (сейчас мне немногим больше тридцати лет), а душой уже устал мертвецки…

...Как раз ботинки бросились в глаза в первую очередь – пришлось даже уворачиваться очень поспешно. Заметные ботинки очень, очень желтого цвета, очень редкого для ботинок, да, цвета.