Рейтинг публикаций

Смотрит Царь на свое временное, но живое Царство с башни – не налюбуется!

Образ сада даёт возможность рассмотреть отношение разных людей (сословий) к этому сакральному пространству. Было время, когда «сакральное» и «земное» в России составляло единое целое. Это золотой век дворянской культуры. Пришли иные времена.

Затем, дамы и господа, оказалось, что на верхнем уровне особняка наличествует крытая стеклом веранда с креслами, столом, и черным концертным роялем. Там же имелся прожектор и экран, с помощью которых можно было смотреть французскую комедию

Ряд известных соотношений, в силу того, что они предопределили направление нашего биологического развития и тем самым способствовали нашему выживанию, воспринимаются нами как гармоничные, красивые. Можно сказать, что красота и выживаемость – синонимы.

О всякой ерунде! Что человечество завистливо, что влечет и пугает огромный сверкающий сгусток света, замешанный на грязи и золоте, крови. О вечной тьме.

Как сейчас помню, стоял июнь. Было так жарко, что я решила надеть свое белое в серую полоску платье с таким, вот смотрите, вырезом. Вы должны его помнить по фильму...

Остается сказать пару слов по поводу цитируемого ниже романа. Читатель, экономно заточенный природой (скажем так, чтобы не оскорбить ничьих религиозных чувств) с одной стороны, уже и ниже приведенному по крохотному отрывку догадается, что роман этот - сплошная русофобия и сплошное попрание: Если не Духа, то уж Предания и Традиции - как пить дать. Люди, экономно заточенные с другой стороны, усмотрят в романе злостную ксенофобию, антисемитизм и национал-шовинизм, а люди, экономно заточенные с третьей, скажут, что роман является попыткой придать постмодернизма живаго серому и скучному жанру <деревенской прозы> в широком диапазоне от Василия Белова до Василия же Шукшина. И только люди, заточенные со всех сторон, к каковым, без сомнения, относятся все читатели рубрики <Создан для блаженства под редакцией Льва Пирогова>, скажут, что этот роман - великое эпическое произведение великой русской литературы, вздымающее читателя на неведомые ему высоты Нравственности и Национального Духа.

Возможна ли сегодня какая-то идеология, объединяющая русское и русскоязычное пространства?

Я так и шёл домой после операции с заклеенным глазом. Как с рюкзаком на спине. Инка – на работе, мама – дома с ребёнком сидит, никто даже под локоть не поддержит. А я один по бетонным этим плитам – грязного, скользкого, зловонного, сочащегося нечистотами, пропахшего фекалом и мочой, похожего на заброшенную бойлерную, назначенного к сносу дома – Нью-йоркского сабвея

Смешно жить. Везде – куда ни глянь – всё ненастоящее, несерьёзное, какая-то постмодернистская пародия на жизнь.

Слово! Перед операцией вы его загадали, чтобы вспомнить, отойдя от наркоза. Это слово – мостик между «до» и «после»...