Рейтинг публикаций

Когда тебе невыносимо, не говори – мне плохо. Говори – мне горько, потому, что и горьким лекарством лечат человека.

...что касается постмодернизма, то не увидела я в СМИ ни единого самого крошечного, даже почти невидимого народного нано-бунта. Не было ни на одном митинге лозунга «Долой постмодернизм!», не волнует как-то это литературное направление политически ангажированные народные массы, увы!

Я должен был уйти на дембиль в прошлом месяце... Но не ушёл... Мой прямой начальник, замполит батальона майор Нахмутдиннов решил озадачить меня дембильским аккордом два месяца назад... Поставленную задачу я выполнил: исполненное мною в стиле раннего соцреализма чудное, 2 на 3 метра панно, изображавшее хмурого, азиатского вида воина со стройным ранжиром грозных ракет за спиной, встречало замполита на плацу каждое утро… Но замполит, несмотря на впитанный с молоком степных кобылиц атеизм, оказался скрытым иезуитом

А была ли девочка-нимфа?

...тургеневская концепция любви – несвобода выбора. (...) В чем отличие любви Гумберта, описанной в романе В. Набокова «Лолита»?

я вижу сон, в котором я стою \ среди толпы безликих незнакомцев, \ мне говорят, что я ошибся сном \ и просят вежливо сей сон покинуть, \ а я бессильно развожу руками \\ я вижу сон, в котором только я \ бессильно развожу руками, \ все остальные ходят в тёмный лес \ и дружно собирают смыслы жизней

Вечерами для поднятия боевого духа и чтобы не так жрать хотелось, старенький маршал, собрав вокруг себя, как квочка собирает курчат, генералов, делился с ними боевыми воспоминаниями времён Очакова и покоренья Крыма, попутно вольно пересказывая книжку Бантыш-Каменского «Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов».

Время уходит навсегда

Тает // Свет уходящего дня, // Оставляя // Одинокий огонёк после себя.

...Во всех ведь есть что-то хорошее и глубокое. Маленькие истории, маленькие чеховские миры. У Чехова, конечно, потом у каждой такой истории что-то глубокое. А там, где, действительно, – люди, ценности, жизнь, как казалось сначала, там – раз, и – по-другому, у Чехова. У Чехова все переворачивается, нет хороших и плохих…. Все меняется и меняется.
У Чехова.
Слушайте, а у меня по-другому.

Перед семинаром прозы в Новосибирске этой осенью, в сентябре, читаем рукописи с Александром Строгановым. Он аккуратно раскладывает их по папкам — в каждой по автору. У меня же — хаос. Я спрашиваю:
— Кто лучше всех?
Строганов, не задумываясь, называет имя, которое мне что-то напоминает, но я пока не понимаю — что или кого?
— Ковалевич… Вячеслав… Слава… Два текста. Рассказ и повесть, которую он почему-то называет «сценарий».
— На что похоже?
— На игру.