Рейтинг публикаций

Все разбрелись по свету, здесь остались те, кто накрепко, смертью и кровью связаны с землею, которая их отвергает.

Эта женщина живёт с двумя внуками в разделённой надвое комнатушке на этаже – общежитии, отданном в поселение дворникам. Они из Узбекистана, девочка – внучка – от одного папы – обладает характерной корейской внешностью, и маленький мальчик – от другого – с огромными карими глазами

...помню моих Взрослых. Они у меня, знаете ли, не шли в ногу со временем. Окуджаву не слушали и Самиздат не читали. Зато по воскресеньям каждый раз имели застолье - сколько себя помню, опять же. И, в результате невинного созерцания мною (а за застольями я научился подсматривать ещё раньше, чем за девочками - можно смело сказать, что я имел осознанный опыт с Танатосом раньше осознанного опыта с Эросом) я таки конкретно усвоил, что застолья Взрослых - вещь жутко эксклюзивная (бо меня каждый раз выгоняли "спать"!) и вообще, там присутствует некий, как сказал бы Буратино, жжутко интерресный инициативный опыт (посредством того, "что пьют"!).

Начальник Главных Ремонтно-сапожных мастерских Южно-Приморского Краснознаменного военного округа майор Рабиновичев не переносил сионизм, но понимал, что избавиться от него невозможно. Теоретически гораздо легче было бы избавиться от несколько отдающей сионизмом фамилии, но и это на поверку было практически невозможно, так как именно данная фамилия перешла к Рабиновичеву по наследству от его отца.

...он стал подходить ко мне… или наступать… то ли с намерением вытолкнуть наружу, то ли даже ударить. Какая-то угроза от него и весёлость при этом… что-то непонятное, неопределённое. Это неопределённое проникало в меня: верно ли я чувствую, что он хочет ударить, верно ли, что он, несмотря на это, всё равно приятен?

Я рано понял истинное отношение нашего государства к человеку. Для этого мне не пришлось изучать диалектический материализм и читать запрещённые книги про архипелаг ГУЛАГ или «Доктора Живаго». ...Я видел обнажённые трупы мужчин и женщин, бесстыдно сваленные в одну кучу в самом обычном советском морге. Они до сих пор перед глазами…

Через сорок минут я был в больнице, где меня спокойно выслушали женщины-врачи, затем женщина-медсестра провела меня по отделению и показала – рассказала, где что находится. После безумства крысиной грызни и марающей достоинство возни я очутился в безмятежном пространстве принимания всего, как оно есть, не вдаваясь в детали и даже будто о них не рассуждая

...Но вот в ней проснулся голод, и печенье уже не спасало, хотелось есть, сначала через час после еды, а потом промежуток все сокращался. И вот уже есть стало хотеться все время.

Приход Джулии в «Альбу» был похож на падение камешка в безмятежную воду. В погожий майский день она вошла в репетиционный зал – движения скорые, озорная улыбка – и вмиг очаровала всех. Когда ее увидел мистер Дойл, наш директор, я – клянусь! – почувствовала, как у него перехватило дыхание

Мир – это тьма. Она затягивает тебя внутрь, стараясь растворить в себе, уничтожить и только создав, ты вырываешься из её цепких лап и становишься собой. И только прожив чужую жизнь, ты становишься реальным, только став кем-то другим – обретаешь себя. Кем-то другим: убитой старухой; валяющимся на мостовой геем; бездетным бизнесменом, задыхающимся от астмы; промокшим от дождя алкоголиком; или писателем, сводящем счёты с жизнью.

Мы были семьёй

...Я видел в глазах шахтёров и в их позах ожидание. Все мы ждали, но не знали чего. И вот в лёгкой дымке, плавающей в туннеле, проступила колоритная фигура бородача с клеткой. Постояла фигура и исчезла. Совсем исчезла... Я понял! Это спасатель из детской сказки. В любом шахтёрском посёлке известен волшебный спасатель. Ходит он по шахтным выработкам и спасает людей. По одному и группами…