Онтологические прогулки

Судя по всему, бессознательно человек стремится к страданию, сознательно же представляя себе обратное. (...) Чем дальше к закату подходит жизнь лишнего человека, тем более им чувствуется неудовлетворенность, ибо постоянное колебание в психике угнетает её. Он ничего не может выбрать для самого себя, так как страдание и наслаждение, по сути своей, подобны.

... слова, в особенности лишнего человека, есть пыль, ширма, за которыми скрывается грандиозное чувство собственного возвеличивания. Миру непременно необходимо донести, как ему тяжело и трудно, но он потому и особенный человек, что превозмогает самого себя, преодолевает великие трудности, борется со своими пороками и прочее в таком же роде. Однако, его отношение к людям от этого не становится лучше: они для него так и остаются чернью.

В гениальности больше предчувствия, чем ума. Иногда это предчувствие нового (или хорошо забытого старого) явления, без осознания того, что явление это есть деградация или тупиковый ход.

...мое мировоззрение каким-то пока не вполне очевидным образом сдвинулось, что в нем возникла трещина... которую не получится так вот запросто замазать, и со временем она будет только расширяться. Что изменилось? Ну, прежде всего я почувствовал, что являюсь не автором романа своей жизни, и даже не персонажем романа, который кем-то другим пишется – а что на самом деле никакого романа и нет.

«...солидарность является законом природы, гораздо более важным, чем пресловутая борьба за существование, добродетель, которую воспевают нам буржуа на все лады для того, чтобы мы окончательно отупели».

Вот, в чем заложен самый смысл романа «Отцы и дети», а именно: он проникает в самые глубины психики человека; он воздействует непосредственно, до одури, до боли; он потрясает основы не общества, а индивидуальности.

...в области историософской, и у́же, в самой истории Отечества нашего, хомяковское credo populi «Кремль, Киев, Саровская пустынь» соответствует его же концепции мирового движения истории как борьбы-притяжения кушитства-иранства. В этой триаде «Кремль» – кушитство (в духе Хомякова: на гербе Москвы – змей!); «Киев» – иранство; а «Саровская пустынь» – синтез, третий путь».

Любовь может воспроизводиться разными жанрами, но и сами эти жанры могут воспроизводиться в любви, то идиллической, то элегической, то одической, то эпической, то трагической... Есть любовь-новелла, любовь-эссе, любовь-афоризм... По разнообразию жанров и стилей любовь не уступает литературе.

Разговор о новой книге Елены Григорьевой вьется где-то во внутриэмблемном пространстве: меж картинкой и ее названием, скользя от державинских од и вплоть до – как же без них? – порнографии и рекламы, лавируя меж общностей, выдающих себя за частности, дряхлостей, выдающих себя за новости, и миллиардов значков с подписями и без, щедро рассыпанных в мировом информационном пространстве.

…Вернадский удостоверяет для биосферы особый системный подход, специфика которого зиждется не столько на трёхчленной конструкции объекта познания, сколько на том, что она сцентрирована на промежуточном элементе или, как говорят в философии, третьей реальности. Вернадский невольно и негласно показал, что проблема третьей реальности есть ключевая проблема неклассической русской науки и, как проблема, зародилась в недрах русского духопостижения.

Идеализация прошлого есть способ бороться с недооценкой будущего…