Онтологические прогулки

Дотронуться до другого и сказать: «Мне кажется, это я», – вот что значит понять другое.

...на шизофрении так же, как и на глупости, можно и нужно учиться, но лучше все-таки на чужой.

Природа открывает человеку, что для него плохо, и она бы пришла в крайнее изумление, если бы могла представить себе, что существу, которое она сотворила, будет нравиться именно то, что его губит...

Судя по всему, бессознательно человек стремится к страданию, сознательно же представляя себе обратное. (...) Чем дальше к закату подходит жизнь лишнего человека, тем более им чувствуется неудовлетворенность, ибо постоянное колебание в психике угнетает её. Он ничего не может выбрать для самого себя, так как страдание и наслаждение, по сути своей, подобны.

... слова, в особенности лишнего человека, есть пыль, ширма, за которыми скрывается грандиозное чувство собственного возвеличивания. Миру непременно необходимо донести, как ему тяжело и трудно, но он потому и особенный человек, что превозмогает самого себя, преодолевает великие трудности, борется со своими пороками и прочее в таком же роде. Однако, его отношение к людям от этого не становится лучше: они для него так и остаются чернью.

В гениальности больше предчувствия, чем ума. Иногда это предчувствие нового (или хорошо забытого старого) явления, без осознания того, что явление это есть деградация или тупиковый ход.

...мое мировоззрение каким-то пока не вполне очевидным образом сдвинулось, что в нем возникла трещина... которую не получится так вот запросто замазать, и со временем она будет только расширяться. Что изменилось? Ну, прежде всего я почувствовал, что являюсь не автором романа своей жизни, и даже не персонажем романа, который кем-то другим пишется – а что на самом деле никакого романа и нет.

«...солидарность является законом природы, гораздо более важным, чем пресловутая борьба за существование, добродетель, которую воспевают нам буржуа на все лады для того, чтобы мы окончательно отупели».

Вот, в чем заложен самый смысл романа «Отцы и дети», а именно: он проникает в самые глубины психики человека; он воздействует непосредственно, до одури, до боли; он потрясает основы не общества, а индивидуальности.

...в области историософской, и у́же, в самой истории Отечества нашего, хомяковское credo populi «Кремль, Киев, Саровская пустынь» соответствует его же концепции мирового движения истории как борьбы-притяжения кушитства-иранства. В этой триаде «Кремль» – кушитство (в духе Хомякова: на гербе Москвы – змей!); «Киев» – иранство; а «Саровская пустынь» – синтез, третий путь».

Любовь может воспроизводиться разными жанрами, но и сами эти жанры могут воспроизводиться в любви, то идиллической, то элегической, то одической, то эпической, то трагической... Есть любовь-новелла, любовь-эссе, любовь-афоризм... По разнообразию жанров и стилей любовь не уступает литературе.

Разговор о новой книге Елены Григорьевой вьется где-то во внутриэмблемном пространстве: меж картинкой и ее названием, скользя от державинских од и вплоть до – как же без них? – порнографии и рекламы, лавируя меж общностей, выдающих себя за частности, дряхлостей, выдающих себя за новости, и миллиардов значков с подписями и без, щедро рассыпанных в мировом информационном пространстве.