Проза

Наташа ехала на Гавайи в качестве переводчицы в компании респектабельных мужчин-врачей и оператора студии. Полет был долгий, невыносимые двадцать четыре часа в обнимку с соком и парочкой малопристойных видеофильмов.

Сновидец, через героев своего сна, пытается понять себя, почувствовать, насколько всеобъемлюща Его душа, выстраивает иерархию своих побуждений. Он увлечён раскладом мозаичного полотна, мистикой красивых композиций. Он, словно алхимик, золотит и серебрит зубы Уробороса, дабы они схватывали сами себя в собственном отражении.

...просто сидеть в избушке, всю долгую забайкальскую зиму, без света, без отопления, без интернета, да без всего (и вместе с тем со всем!), и смотреть в окно, не подстрелил ли браконьер медведя, не съел ли медведь браконьера, или зайца, или еще кого-нибудь. Так полагалось по должности...

─ Раскольников, вы почему убили старуху? ─ спросил следователь. ─ Я Чапаев, это Петька ее откоммуниздил, блин, ─ ответил Раскольников, стушевываясь в суггестивной конспирации, и пошел писать в замаскированный под сортир шалаш знаменитые апрельские тезисы.

Дух смеётся над вопросом: "быть или не быть?", он понимает, что его почти и не было, что бабочка ещё не расправила крылья. Ведь он – только надежда на пробуждение, ему ещё предстоит осознаться во вселенском сне.

Илья хотел, чтобы Виктор Петрович умер. Он мечтал, как однажды проснётся и застанет растянувшегося на кухонном кафеле отца с восковым лицом и прозрачными, как из реки зачерпнутыми глазами...

Скот привезли – сдавать. ...думали: дадут нам деньги прямо в руки, как раньше ... бумага с мясокомбината пришла: мол, мы вам деньги выплатим только тогда, когда дойдет до вас очередь... Позвонил я сразу в банк, мне подтвердили: счет мясокомбината еще несколько лет назад арестовали, денег, мол, даже и не ждите. ...к главе администрации района. А он – мне: «Я хочу вас убедить устав вашего кооператива читать. В уставе том написано, что вы – частное предприятие. Вы – собственники. Вы – хозяева. Все должные решать сами. У нас либеральное государство не вмешивается в рыночную экономику. Поняли, а?» ...А тут у нас счет в банке арестовали – мы, мол, и налоги не заплатили, и в пенсионный фонд не внесли ничего. ...Это история разбоя с большой дороги. Страшно нос высунуть за околицу, потому что разбойники обязательно что-нибудь да отберут.

Уголь в СССР давали без проблем. Но в России – не дали! Почему, непонятно. Колхозная котельная не работала всю минувшую зиму. Вот и разморозили отопление – даже в здании правления. В правление и не заходил никто с прошлой осени – с тех пор, как здесь еще и телефон отключили: за неуплату. Отключили так же молча, как и уголь не завезли. А потом и электричество так же отрезали. Тоже за неуплату. Молча – во всех учреждениях!

...в России произошло нечто более страшное, чем литературная катастрофа. Начиная с 1917 года, в России возник феномен назначаемой славы. Возьмем соратников Ленина – Воровского, Урицкого, Семашко, Троцкого, Сталина, Зиновьева… Всем им почти сразу после своего прихода к власти Ленин дал или по целому городу, переименованному в их честь, или, в крайнем случае, по улице-другой чуть ли не в каждом городе. В общем, они стали считаться гениями и талантами. А за что? Они повторяли пустоту, которую он говорил.

Началось наше знакомство с того, что я случайно подслушал новость – он, мужская половина пары, едет в метро на казнь. Точнее, к месту казни; сама процедура исполнения приговора состоится ранним-ранним утром, как и положено по уголовному кодексу. Она, женская половина, сопровождает его. И вместе с ним переносит эти нелёгкие, ужасные, тягостные часы, стараясь поддержать мужчину, чтобы он не пал духом.

Я всегда в театре вечности, в её бесконечно обновляющемся самосотворении, звено её сознания. Мои мысли это мысли вечности о самой себе, о том, какой бы она хотела быть для себя завтра и послезавтра, её гардероб необъятен, а превеликий репертуар ждёт своих режиссёров и актёров.