Проза

Когда Саша внедрился в подпольную сеть, то поначалу она представлялась ему таинственным, сложно организованным и разветвленным муравейником, имевшим множество сообщающихся между собой ходов, некоторые из которых вели куда-то на самый верх. Но наряду с подземной, существовала и надземная (в форме публичной политики) часть протестного движения, куда вербовалась маргинальная молодежь, самые активные и необузданные ее представители; и довольно скоро Саша разобрался, что к чему, убедившись в том, что таким, в общем-то, не слишком мудреным способом спецслужбы отслеживают, выявляют и берут под контроль нестандартно мыслящий сегмент общества

Как подчас все-таки непредсказуема участь обыкновенного, что называется, «совершенно нормального» человека: его жизнь ограничена лексиконом понятных слов, обиходом прозрачных понятий и правильных поступков, но стоит судьбе выбросить такого человека на край понимания, как он тут же лишается разума. Там, где какой-нибудь невменяемый «фрик», привычный к регулярным скачкам за границу добра и зла, только цинично скривит рот, там так называемый «нормальный человек» возьмет и, недолго думая, свихнется

Саша встревожился, приметив вдруг, что ночь мутнеет за окном, как полузабытый фильм, виденный когда-то, в далеком детстве, по старому черно-белому телевизору: за толстой непрозрачной линзой метались какие-то расплывчатые тени, и от этого все предметы в кухне как-то странно искажались, как будто кто-то поворачивал экран на тридцать градусов, и тогда само присутствие в этом мире теней казалось особенно эфемерным, и дрожащий неуверенный Степкин голос доносился до напряженного алкоголем слуха, как слабая радиоволна, случайно пробившаяся сквозь глушилки и другие эфирные помехи

Стемнело, и Дворцовая площадь приобрела фантастический вид: мощные прожекторы, установленные по периметру, отслеживали броуновское движение толпы, над которой развивались красные, черные и черно-желто-белые полотнища. Зимний дворец, упакованный в защитный полиэтилен, был похож на произведение искусного кондитера, приготовившего роскошный торт на корпоративную вечеринку, гости которой напились раньше времени, надебоширили, наблевали на столы и заснули в подсобных помещениях

Дудкин вспомнил телепередачу, которую смотрел когда-то ночью. Кажется, это было ток-шоу для интеллектуалов «Кондом», посвященное проблеме так называемого «двадцать пятого кадра». Его тогда поразил один факт из истории кино. Оказывается, если фильм Дэвида Финчера «Fight Club» просматривать в замедленном воспроизведении, то в нем можно обнаружить много скрытых кадров, незаметных при обычном просмотре. В кульминационные моменты действия главному герою является его галлюцинация, Тайлер Дерден

Джип останавливается у подъезда восьмиэтажного кирпичного дома. Трое мужчин выскакивают из машины, выволакивают пленника со скованными спереди руками, набрасывают на наручники какую-то тряпку. Все происходит быстро. Сидящие неподалеку бабушки не обращают на произошедшее ни малейшего внимания. Группа мужчин быстро уводит пленника в дом. Со стороны все выглядит похожим на то, как если бы друзья возвращали подвыпившего приятеля к месту прописки

Теперь я знаю - даже в середине ХХI века состояние души отдельного человека всегда затаенно-паническое. Страх присущ, как мне теперь уже кажется, и неодушевленным предметам: боится чего-то пластиконовая улица, тускнеют от страха трапсеновые, с мягким светом, фонари. Норовят поскорее прошмыгнуть в подземные убежища приземистые бронированные мобили. Даже старинные уцелевшие здания словно бы напряглись в неведомом ожидании всеми своими архитектурными узорами

Лет двести-триста спокойного садоводства и огородничества, размеренного и скучного существования по часам, долгих вечерних чаепитий, не прерываемых ничем, чтения классической литературы… Но вот старики смотрят со старых фотографий и не дают забыть о каком-то великом долге, которому принесли в жертву жизнь свою – и хотят, чтобы и ты полз на коленях к этому алтарю, на этот пулемет с голыми руками, закрывал амбразуру грудью

Пространство вокруг начало заполняться трезвой прагматичностью вечера. С его суровыми посиделками на скамейках, мрачными разговорами о политике и «болячках». Глядя на себя в витрину булочной, я снова заметил, что сначала исчезают плечи. С не то с лейтенантскими, не то капитанскими звездочками. Потом синяя фуражка. А потом и мой суровый взгляд, такой четкий весь день, хотя бы и в чьем-то стимулированном допингом воображении, потерялся из виду и растворился в теплом воздухе

Нет, никуда он не побежал. Просто почувствовал себя ущербно. Ему вдруг показалось, что это его должны были поздравлять, благодарить, что это его место занял какой-то бездарный зануда

Мелентьеву вспомнился слышанный им когда-то давно рассказ о случае, произошедшем в начале восьмидесятых годов на заводе «Серп и молот». Какой-то мужчина пробрался в точно такой же цех, где разливали расплавленный металл, залез на такие же мостки над ковшом, бросил в ковш портфель-«дипломат», промахнулся, портфель упал просто на пол, а мужчина прыгнул в ковш с расплавленным металлом

Безбилетные пассажиры ушли, но народу как будто меньше не стало. Женщина напротив отстранилась от происходящего. На место, освобождённое странным мужиком, села какая-то бабушка с сонным лицом, и принялась поправлять теплые платки на голове. Мужик исчез бесследно и оставил юноше тягучее ощущение несправедливости. Но уже поделать было ничего нельзя