Рейтинг публикаций

державное гудение программ РТР, похожее на чуть расстроенный орган из зала Чайковского. Его перебивало заносчивое, вибрирующее «у-у-у» канала ОРТ, напоминавшее чуть приджазованный армейский духовой оркестр.

Вы такие же, как мы, а мы – такие же как вы… И все вместе мы слились в остров радости, живущий по своим законам и гармониям искусства… Мы не способны, мы больше не хотим воевать, и поэтому – войны не будет… Но мы способны к другому: мы можем оценить и понять, и рассказать про малейшее ваше движение, про самый неуловимый помысел преступления… И вот тогда - бойтесь нашего суда, потому что мы, люди искусства, страшнее, всех провидцев мира. Войны не будет… войны не будет... войны не будет… Иначе, придём мы, тихие художники, судить алчущих вас. Безжалостно и трезво...

В память о Кобулети остались мозоли и двести рублей, заработанных кровью и потом. И ещё вопрос: почему в грузинском двухэтажном каменном доме проживает всего одна семья, а в свиридовской деревянной «двухэтажке» – восемь?

«Посоветоваться они пришли», – тяжело вздохнул Большаков. Видно, как была наша страна страной Советов – так и осталась. Без них никуда!

Не знаю, пока не подсчитали. Несколько тысяч, а может, и больше. Останки-то под каждым кустом.

Недостойны абсолютно все. И серые, корявые «простые русские», и премудрые либеральные интеллектуалы. И вальяжные наглые кавказцы, и гламурные извращенцы. Все они поголовно были не достойны мира своей мечты. Каким бы он не был.

С каждым годом найти работу в Москве становится все труднее, но провинциалы думают об этом меньше всего. Уставшие от вечного безденежья, от того, что больше невозможно смотреть в глаза своим семьям, уставшие от беспросветного провинциального пьянства и наркомании, они едут в Москву в поисках новой жизни и денег. Москва – как черная дыра, которая питается человечиной.

Вика хмыкнула, но возражать не стала и после пары секунд размышления сделала свой ход, немного боязливо посматривая в оставшиеся карты в ожидании дальнейшего развития игры. Однако она зря беспокоилась: выиграть ей, правда, не удалось, но и в дураках мы её тоже не оставили.

Моя тема – консервы времени и побег от времени, бычки в томате и шум поезда. Вот где они сошлись. А за накрахмаленной занавеской – поля и семафоры, посадки и опушки, болотца и репейник. Летит поезд имени Ивана Кожедуба, знаменитого советского летчика, в родных осинах наперекор летнему солнцу летит.

Пока она говорила, Кормлев смотрел на нее внимательно, немного удивленно и грустно. Она, казалось, не замечает этого взгляда и говорит более для себя или, может быть, для кого-то, кого здесь не было. Потом они помолчали немного, глядя в окно. Казалось, что-то образовалось в пространстве между ними, сгустилось, потянулось за окно, к одиноко раскачивающемуся листу, сложилось в треугольник, невидимый, но явно ощущаемый той частью души, где пряталось одиночество

А я, ребята, над Христом-человеком плакал. Мне Его жалко было, честное революционное! Тогда-то я и сообразил, что в каждом человеке есть что-то крошечно-божественное!

...человек квартирками интересуется.