Рейтинг публикаций

Интеллектуалы почти всегда не видят того, что есть. Действительность у них всегда виновата. Она недостаточно хороша. А сами они ‒ хороши. Таков политик и поэт Е. Р. из Екатеринбурга, говорящий (...) выпускникам школ: уезжайте за границу, вы слишком хороши для этой страны. (А может, думаю я, совсем наоборот: родина слишком глубокие духовные задачи ставит перед ними, оболтанными щенками-котятами капитализма, настолько глубокие, что они легко цепляются на крючок бегства?) Таков был Ленин. Таков весь перманентно революционный класс. Он живет в «идеальных» проекциях, то есть в проекциях своих идей...

...читатель, не знакомый с оригиналом, даже и не догадывается, что его обкрадывают, что вместо одного имени ему нередко дают другое, что изменяют предметы, части тела, одежду, географические названия – словом, хозяйничают в тексте, решая за читателя, что́ ему стоит знать, а без чего он, так сказать, обойдётся.

Зная о том, что пифагорейцам не были знакомы десятичные дроби, зная, что они не пользовались даже обыкновенными дробями, так как единица была для них «числовым атомом», то есть неделимым числом, можно лишь удивляться подобной прозорливости древних математиков. Ведь они сумели доказать теорему существования иррациональных чисел, которая до сих пор применяется во многих математических доказательствах.

Псевдоним этот – символ. Богдан и Божидар, собственно, одно и то же имя. Богдан: богом данный. Все еще жива вера в то, что имя имеет магическую силу и может влиять на судьбу человека. Имя – миссия. Взять себе имя – взять на себя его миссию, посвятить себя его духовной сущности.

Среди книг вековая царит тишина. \ Спят на полках события жёстких сражений. \ И глазеет история \ молча \ на нас \ Корешками с названьями давних явлений. \ Вот и жить-не тужить \ бы \ на нашем веку, \ Где кружила белёсою птицей отрада. \ Только кто-то задел так небрежно чеку \ И сорвал исторический код Сталинграда.

...Нетути там ни дендизма, ни снобизма, ни рагнарека. А гламур если и есть, то только с чьей-то заскорузлой точки зрения. И Данте с ушами, наполовину оторванными послесловием («Похоже, отдельные эпизоды у Крахта не только в определенном смысле соответствуют эпизодам ‘Божественной комедии’, но и выстроены в том же порядке») там нету. Вернее, есть, но не только там, растворенный как гумус: такова уж Фазеропа – она давно выстроена в том же порядке, что и круги ада.
О чем тогда эти книжки?

Тополя моей юности, быстро и нагло взлетевшие ввысь... Величественные и безучастные стояли вы вдоль улицы, когда я летела, шарахаясь от ваших таких страшных, таких огромных силуэтов, поздно ночью, одна, домой, и все чудилось мне, что кто-то прячется в этих зарослях, в этой темноте – чужой, опасный, жестокий. И я бежала, как угорелая, прочь, сребролиственные, от ваших, так и не угаданных, пророчеств.

Небытие это только порог существования, и за этим порогом – нет ничего. Даже не порог (порог это метафора), а только слово, обозначающее не существование за порогом бытия. Имя несуществующего. Небытия – нет, есть только отрицание бытия (и все эти макабрические ужасы позднего Средневековья это бытие отрицания бытия). Ведь того, чего нет – нет. И это сложность только для путающегося в словах и понятиях рассудка.

При всей кажущейся открытости струк­тура повествования у Лескова сложна, многослойна, прихотлива: точки зрения героя, рассказчика, автора-повествователя не совпадают – нравственная оценка отдаётся на читательский суд. Повествование строится на совмещении самых различных пластов, позиций – так создаётся ощущение стереоскопичности изображения, полноводного потока жизни.

И пошли мы. Я в косухе на голое тело, тряпку на шею повязал, волосья силиконовой смазкой для дверных петель смазал, наверх зачесал, лямки штанов за мной по земле волочатся, ботинки без шнурков – всё по форме, чтобы быть как Константин Кинчев. Боялся одного: чтобы от силикона зубы у меня не склеились. Вот только глаза у меня поросячьи и с поволокой, а у Кинчева – звёзды, а не глаза!

Иваныч не из тех хлюпиков-лимитчиков, которые отреклись от корешка, сладкой жизни городской за подол ухватились-приклеились, нет в них крепкого деревенского и городскими не стали, до сего дня всё бегут и власть ругают. У Иваныча она не меняется, билет партейца при нём, майор Сидоркин в Сталинграде вручал, перед боем.