Проза

Мальчик вышел во двор. Весь двор был залит солнцем. Лето пришло в селение. Сейчас утро и ещё так рано, что роса на листьях деревьев сверкает драгоценными жемчужинами. А дышится как – невозможно насладиться. А просторы – глазом не окинешь, ногами не пройдёшь. Не пройдёшь хотя бы за день.

Всё получилось как в кино, даже удивительней. Жизнь зачастую смелее и ярче воспитанных лучей синема.

Удовольствие лучше радости, сытость – впечатлений, покой – движения, а уверенность – сомнений?

И почему я вдруг решил, что ей все известно? Такая же больная, как и я, только чуточку решительнее и наглее. Откуда ей что-либо знать об этом месте.

Марионетки, выпущенные с конвейера. Значит, они ничего не слышат, не видят и не понимают? Кто-то изменяет другому и считает, что это пустяк, вроде насморка? Кто-то бросает другого и думает, что стал свободным и счастливым? Кто-то предаёт другого и верит, что это не предательство, а умение жить? Кто-то обворовывает другого и думает, что будет кататься как сыр в масле, разбогатев за чужой счёт? Кто-то первым хватает жирный кусок и гордится тем, что сделал другого нищим? Кто-то убивает другого и думает, что не ответит за убийство, потому что служил высшей идее и великому делу. А тот, другой…

...Люцифер умело пользовался «комплексом Бога», проникая в самые глубины сознания, чтобы контролировать ум через возвеличивание ложного эго. Пифагор, Декарт, Ньютон, Кантор… Сколько же их было — тех, кому являлся падший ангел света? Ведь эта зависимость развития науки от сверхъестественных состояний, пережитых ее создателями, не была случайной! Люцифер на протяжении всей истории человечества действовал в коллективном сознании как некая самостоятельная и вполне объективная, в конечном счете, сила. И чем упорнее ученые пытались ее отрицать, тем очевиднее становилась связь науки с тайными интригами Люцифера.

Он боготворил, поклонялся и служил Нине, у меня ни на секунду не возникало сомнения, глядя на них, что она действительно для него настоящая мама. Было смешно наблюдать, когда он еще маленький, неловкий, пытаясь предугадать ее пожелания или, услышав просьбу, адресованную даже не к нему, бросался исполнять, при этом что-то ломая, разбивая, нанося урон себе…

Кажется, что мир ото всюду Ему кричит: "Охота началась!", но Он никак не поймёт, кто Он в своём сне, охотник или жертва?

Они ходили кругом. Люди. Счастливые люди — царила суббота. По правде, не особенно счастливые — во всяком случае не такие, чтобы светиться от счастья. Более несомненно, что никому из них не было дела до Афанасия. И того, что происходит в его голове. Но ему и самому уже было плевать на свою сумеречную зону. Блаженный, он отдавался внезапно нахлынувшему счастью: просто ходил, просто смотрел, просто дышал.

Земля распахнута в небо. Это не обо мне.
А потом были дни — долгие и не очень, разные были дни. Это совсем не обязательно — знать обо мне что-то — так мало общего у меня и у моей жизни.

«Хватить хлестать водку!» - так однажды Боцман заявил родне. И сказал, что пора переходить на более благородные напитки.

У неё, ужас-то в чем… У неё так получилось, что все вдруг встало на свои места. Как будто бы сомкнулось, стало родным, добрым, милым, прелестным.