Проза

С ним было тепло. Просто тепло. Он источал это неведомое и невидимое тепло, которое так редко встречается у мужчин. Не забирал его, требуя внимая, а сиюминутно отдавал. Своим присутствием, силой своей мысли. Это спокойствие, такое странное и незнакомое, сразу передавалось и ей, и она, в лучах этого небывалого тепла, жила и пыталась постигать разворачивающуюся перед ней жизнь, странную и вновь - такую незнакомую. И – да, невыносимую.

...оказывается, оба по прежним жизням... – садовники, засвидетельствовавшие величайшие свершения земной истории, - рождение Будды и воскресение Христа.

"Надо все начать заново – с нулевого урока. Пусть на время о книгах вообще забудут. Особенно о Библии и Коране, но и не только о них. Как когда-то, с приходом христианства, разучились понимать египетские иероглифы, так и сейчас пусть забудут все, о чем писали Пушкин, Гоголь, Толстой, Достоевский".

...он стал подходить ко мне… или наступать… то ли с намерением вытолкнуть наружу, то ли даже ударить. Какая-то угроза от него и весёлость при этом… что-то непонятное, неопределённое. Это неопределённое проникало в меня: верно ли я чувствую, что он хочет ударить, верно ли, что он, несмотря на это, всё равно приятен?

...день и ночь, земля и небо, звезды и солнце не для того, чтобы скучать или тосковать по неизвестному, не для мудрствования усталости и лени, а для того, чтобы всё шире и шире делать сердце и душу, пока ни станешь вселенной, ни вернёшь себе то, что ты есть.

...за всем этим угадывалась миссия, сводившаяся к тому, чтобы одинокими героическими усилиями препятствовать подготовке (штамповке) будущих разведчиков и пробуждать в них более высокое – истинное – призвание.

...И они отправили отрока назад – в Иудею, где жарко и жёлто блестели пейзажи, и люди были нравом грубы, как и в большинстве мест тогдашней земли; монахи, отправившие его домой, уверены были, что как бы и с кем бы ни шёл он – с ним ничего не случится.

Скромность одежды и простота движений тела отличали её от многих других девушек. В задумчивом выражении лица проглядывалось серьёзное отношение к жизни. И казалось, если я ей скажу, что она мне нравится, то она легко поймёт меня. Непонятная сила тянула дотронуться до неё, но я держал себя в руках.

Сердце – пламя, освещающее путь между двумя борющимися аргументами – болью и радостью.

Нас человек семь, всем нам по четырнадцать-шестнадцать лет. А Сане двадцать восемь. Конечно мы не хотели, чтобы с нами тусовался умственно отсталый. И поэтому всегда его кидали – хитростью, или откровенно посылали. Но порой из жалости брали гулять с собой.

Это короткое эссе, которое я посылаю тебе, Мирослав, ибо нахожу его очень даже занятным, написал в далёком и достопамятном 68-м никому не известный французский студент-филолог.