Бильярдная в полдвенадцатого ночи
— Алексей Лоскутов
(02/11/2006)
Не обращая ни на кого внимания, играют две девушки. Одна в накидке и джинсах. Другая - в красном платье. Брюнетка и шатенка. Обе худые. Шатенка курит, брюнетка нет. <Твой ход>, - говорит шатенка. Брюнетка отпивает вина из бордового бокала. Прицеливается и ударяет. Попадает в сукно кием. Полупьяно смеется.
Женихи и невеста
— Петр Межурицкий
(01/11/2006)
Начальник Главных Ремонтно-сапожных мастерских Южно-Приморского Краснознаменного военного округа майор Рабиновичев не переносил сионизм, но понимал, что избавиться от него невозможно. Теоретически гораздо легче было бы избавиться от несколько отдающей сионизмом фамилии, но и это на поверку было практически невозможно, так как именно данная фамилия перешла к Рабиновичеву по наследству от его отца.
Проводник
— Екатерина Васильева-Островская
(25/10/2006)
И всё же не верилось, что эти места совсем необитаемы. Возле одного из деревянных сараев, мимо которых мы проходили, стояло медное корыто - очевидно для сбора дождевой воды, а рядом - деревянная лохань с овощными объедками, предназначавшимися, скорее всего, для свиней или другого домашнего скота. Где-то рядом в подтверждение моих мыслей даже раздалось приглушённое хрюканье. Прямо перед нами торопливо пробежала какая-то запоздавшая на ночлег курица.
Живодер Степан Петрович
— Анна Никольская
(25/10/2006)
После этого случая задумал Степан Петрович нехорошее: решил избавиться от проклятой Моси. Купил в <хозяйственном> крысиного яду, в <продовольственном> - набор шоколадных конфет <Нежность> (сначала хотел карамели купить, но потом решил не экономить). Ночи дождался еле-еле.
История одного острова
— Денис В. Давыдов
(24/10/2006)
Самое же поразительное было то, что у них не было вождя. И когда португальский первопроходец Тур Испаньола пытался найти главного среди энейцев, они долго недоумевали, озираясь по сторонам, а потом, посовещавшись, решили назначить самого Тура Испаньолу вождём, из-за глубокого уважения к белому человеку.
Проводник
— Екатерина Васильева-Островская
(23/10/2006)
Самое страшное, что может с тобой произойти, - это банальное, механическое повторение одного и того же бессмысленного ритуала. Самое жуткое - когда понимаешь, что не принадлежишь самому себе, что все твои движения следуют схеме, к которой ты не имеешь доступа и по которой инопланетяне, возможно, считывают сверху, как по нотам, какие-то важные для них послания.
Ночью
— Игорь Кецельман
(23/10/2006)
Так шла девушка летней ночью, по тихому городу, помахивая корзиной с клубникой - ничего, не вывалится, в электричке она хорошо за нее принялась. Хотя, если размахнуться посильнее, ягоды полетят вверх, как искорки от фейерверка, да на нее и проспятся, и станет она вся в красных пятнах, некрасивая.
Океан
— Александр Мирро
(22/10/2006)
Он приносит мне тарелку с горкой риса. Наливает воды в стакан из прозрачной бутылки с темной надписью. Тонкая струйка играет с солнечными лучами. Шипение в стакане мгновенно напоминает шум океана. Ломтики прозрачного лука и кусочки зеленого перца выглядывают из поблескивающего риса. Отрываю взгляд от блюда и смотрю на пустующий столик. Ветер набирает силу.
Проводник
— Екатерина Васильева-Островская
(12/10/2006)
Немцы наступали от деревни к деревне. Разумеется, евреев сразу же увозили на расстрел. Укрывать их было очень опасно, но некоторые русские и украинские семьи всё же брали на себя риск - выдавали еврейских детей за своих собственных и тем спасали от верной смерти. Но случалось и по-другому.
Кафе <Патрисианна>
— Дмитрий Огма
(12/10/2006)
У въезда на мост творилась какая-то нездоровая суета. Сергей подошел ближе. На проезжей части, мигая аварийными огнями, стояло несколько машин. Двое крупных молодых мужчин с короткими стрижками интенсивно жестикулируя, что-то объясняли заискивающе улыбающемуся милиционеру.
Маша Клягина
— Дмитрий Гендин
(11/10/2006)
По иронии судьбы, а может от тесноты маленького города, Маша жила на бульваре Постышева, то есть точно там, где было логово Милашки – любовницы моего отца. Но училась Маша в центре, в 65-ой школе, куда мне было добираться три квартала.
Проводник
— Екатерина Васильева-Островская
(10/10/2006)
Долетели они, как я и говорил, прекрасно. Дальше добирались автобусом. Ехали весело, ели кошерные бутерброды, пели песни на еврейскую тематику. Уже на месте, сразу же набросились на ларёк с сувенирами. Накупили открыток с видами бараков и сценами расстрелов. Подписали их лаконично: <Мама, папа, не волнуйтесь! Я в Освенциме. Здесь хорошо>
Кафе «Патрисианна»
— Дмитрий Огма
(10/10/2006)
Выстроившись двумя неровными рядами, заунывно, вразнобой завывая, стояли с отрешенным видом пациенты, заинтересовано оглядывая стены и потолок. Выступив вперед, преданно глядя на Ивана Михайловича, с листком в руках стоял Семенов, отчаянно пытавшийся попасть в ритм мелодии.
Состоящая из дерьма
— Александр Кобринский
(09/10/2006)
Мое приближение к однофамильцу Ревекки Абрамовны завершилось тем, что он с невозмутимой улыбкой расстегнул куртку, и я первый и последний раз в жизни увидел пояс шахида.
Проводник
— Екатерина Васильева-Островская
(08/10/2006)
Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что приземистый сарайчик, в котором по уверениям Вики, торговали продовольствием, не только закрыт, но и намертво заколочен досками. Зато соседний павильон, пошире и посолиднее, предлагавший, судя по вывеске, <галантерейные товары>, был неожиданно открыт для посетителей. У входа стояла телега с полусонной лошадью, очевидно ожидавшей своего хозяина.
Кафе «Патрисианна»
— Дмитрий Огма
(08/10/2006)
Что-то, может быть, из детства, из юности, неясное, ускользающее, будоражащее нечто внутри, нечто доброе, светлое, человеческое, давно покойное, невостребованное, едва живое. Что-то из того времени, когда люди ещё не придавали значения меркантильному качеству взаимоотношений.
Кафе
— Дмитрий Огма
(05/10/2006)
Пока она говорила, Кормлев смотрел на нее внимательно, немного удивленно и грустно. Она, казалось, не замечает этого взгляда и говорит более для себя или, может быть, для кого-то, кого здесь не было. Потом они помолчали немного, глядя в окно. Казалось, что-то образовалось в пространстве между ними, сгустилось, потянулось за окно, к одиноко раскачивающемуся листу, сложилось в треугольник, невидимый, но явно ощущаемый той частью души, где пряталось одиночество
Кафе
— Дмитрий Огма
(04/10/2006)
Лодка наша затонула, помнишь? Когда подняли её, значит, Михалыч работал там…. Покореженный металл, завалы, гниющие трупы, и всё такое, жуть страшная короче! Несколько дней не спал, когда вытащили его зятя, сдали нервы, упал в обморок! Представляешь себе, Михалыч и в обморок?!
Подражание Хармсу
— Наталия Гулая
(03/10/2006)
Напротив сидел человек с нехорошей улыбкой и шустрыми глазами. Девушка на тонких ногах, глядя на Ерофеича, начала смущаться, прикрываясь газетой, и строить ему из-под газеты глазки. Подавляюще-крупный мужчина гулко ударял ладонью о поручни и пристально вглядывался в лица пассажиров
Кафе "Патрисианна"
— Дмитрий Огма
(02/10/2006)
Кормлева удивило не ставшее уже привычным единение этих двоих, а загадочно-решительное выражение их лиц и бегающие глаза! Сзади, на некотором отдалении, понурив голову и постоянно оглядываясь, шел Лёша
Кафе "Патрисианна"
— Дмитрий Огма
(01/10/2006)
В процедурной творился веселый кавардак! Пациент Иван Михайлович, капитан второго ранга, с подспущенными штанами, смеясь взахлеб, скакал по процедурному столу, опрокидывая на пол биксы, «стерильный материал» и коробки с препаратами
Будни дурдома
— Михаил Лапшин
(28/09/2006)
Прошло много времени. И вот я получаю свою маленькую пенсию… Зачем, зачем я всё это делал? Зачем глотал всякую гадость, проходил шоковую терапию, проходил все эти круги ада? Чего я, в сущности, добился? Да ничего. Болен я или нет? Да, наверное, очень болен
Вавилон
— Алексей Серов
(27/09/2006)
Тут только я заметил, что уже стемнело, а Валентина все еще не одета – как была днем в этом своем почти отсутствующем купальнике, так и сейчас. Наклонилась плеснуть водки мне в стакан: груди качнулись заманчиво, выпукло в мерцающем свете костра; каждая – словно язык приличного колокола, в который звонить и звонить
Будни дурдома
— Михаил Лапшин
(26/09/2006)
Кстати, насчет Ф.М. Достоевского. По каким-то причинам психиатры до смерти боятся этого автора. Достаточно один раз произнести его имя - и все, вам хана. На вас ставится большой и жирный крест. Читайте на здоровье все, что угодно: Кафку, Беккета, Паскаля, Деррида, Библию, «Курочку-Рябу», Коран, «Три поросенка» - это все ничего. Что же касается Достоевского, то это очень страшный и подозрительный писатель
Вавилон
— Алексей Серов
(25/09/2006)
Судьба, оказывается, сорок лет вела меня к бездонному озеру, водила-водила по пустыням людским и вывела в эту реликтовую болотистую местность. А тут я брошен был, словно щенок за борт лодки. Хочешь жить дальше – плыви. Хочешь жить вечно – плыви, зараза!.. Плыву, Господи, изо всех сил гребу, барахтаюсь
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы