Рейтинг публикаций

Берлинская стена пала. Но Великая стена осталась. И вопрос ближайшего будущего не в том, будет ли она существовать в дальнейшем. Главный вопрос: где именно она будет проходить?

…неотложка приехала быстро, ражие молодцы определили, что к чему, попросили позвать кого-то из мужчин – помочь вынести гибкие носилки, и сосед – шумный всегда, крупногабаритный, жизнелюбивый – возник, помог; и вот – неотложка, ревя, мчалась сквозь январскую темноту, и мама была в сознание.

А, может быть, опять та самая русская всеотзывчивость, пушкинское «Эхо» – «Таков и ты, поэт»? Или эта изменчивость-переменчивость сродни духу самой нашей жизни, ее изломам и зигзагам, безднам и бесам?

Жена говорит: «я не жена писателя, иди в болото со своим романом. Моя жизнь пуста и бесцельна, я к внукам хочу. Тебе я щи варю впустую, а внукам буду их варить с чувством восторга». Да. Это душеспасительно. Я думаю об этом с доброй и светлой улыбкой, потому как П.А.Логвинов на кладбище под Москвой щей уже двадцать лет как не хлебал. А вот со мной - он беседует тут интересно, пишет, текст правит, шутит, истории всякие рассказывает. Я говорю ему: Петруха, ты смотри, на улице мороз, снегом всё завалило, а нам в «Топос» на следующей неделе надо два-три эпизода подготовить и послать. Он слушает меня, вроде, внимательно. Но никогда не угадаешь, что у него на уме. (...)

Я рисую, это спасает меня от созерцания мира вокруг меня. Я рисую рушащиеся стены, они живописными руинами застывают на листе, они навеки застыли во времени. Я рисую других пациентов, переводя их из категории унылой данности в категорию фантастической ирреальности. Я не знаю, какие они на самом деле, но я знаю, что они уже умерли в моих рисунках, так и не начав жить той жизнью, которую я придумал для них. В помещении остались их бледные двойники...

Прошла неделя в рамках Летних Чтений. \ Все эти дни я делал, что хотел. \ Какое счастье – отойти от дел \ И к ним вернуться с массой впечатлений! \ Хотя в карьере я не преуспел, \ Но видел мир. Спасибо и на этом... \ Мероприятье кончилось банкетом.

Город прятал нас от глаз чужих. \ Будки телефонные хранили \ Запах импортных духов твоих, \ Слов моих цукаты и ванили. \\ Минул год. Мы больше не годны \ Друг для друга. Мы больны другими. \ Наши вёсны, лета, осени, \ Зимы стали нам теперь чужими.

Ещё раз: ВРЕМЯ ЕСТЬ ЖИЗНЬ

Иди ко мне, мой волк, мой самый страшный волк, мой самый серый волк, легла я на краю, \ но не тащи меня в Париж, в Рим и в Нью-Йорк, живи в России ты! Твоих глаз синь люблю! И \ тинь-тинь-тинь синиц, и песню, что во рту! Здесь батюшка-герой на Белоярской ТЭЦ. \ Ему малышкой я, как мяч по животу, любила прыгать вверх, на то он и отец! Да, вся Россия \ нам один сплошной рубец, да вся Россия нам сплошной под сердцем шрам! Но всё равно вот здесь с высоких нам \ крылец виднее солнца всплеск, прямей дорога в храм!

Давай-ка, старый, без понтов \ и прочей шелухи \ начнём про это и про то \ писать свои стихи. \\ Про это – чем сейчас живёшь \ и как голодным ртом \ хлеб одиночества жуёшь. \ Но, вместе с тем, про то, \\ что этот хлеб растёт в стране, \ где ты, законный сын, \ ступал когда-то по стерне \ и голым, и босым; \\ про то, что эта вот страна \ натянута в тебе \ не как гитарная струна – \ подобно тетиве… \\ Сорвётся и летит стрела. \ Ты на печи лежишь – \ голодный, злой. И, как струна, \ гитарная, дрожишь.

Ураган прошел, покрыв землю полуметровым слоем мусора... Вокруг блоков сновали роботы, прибирали и увозили грязь. W-19-Клевер, увязая в чавкающем грязью полиэтилене, продрался к главному зданию и, отметив, стерильную чистоту управления, под руководством роботов, вошел внутрь. Чем дальше он шел, тем больше искрили в голове системы, шаги давались с трудом, словно он тянул за собой локомотив, и все же W-19 дошел до синего куба, в котором прятался мозг главного компьютера.